– Вакуум – это, согласно данным передовой советской науки, безвоздушное космическое пространство. Вон там. – Капитан дернул головой в наливающееся ночной темнотой небо.
– А зависли-то мы почему? Мы ж сейчас вроде как на земле, а не в космосе?
– Да просто выражение такое. Литературное. Метафора. Ну, как бы тебе попроще объяснить? Неопределенность, короче говоря. Неизвестность. Понял?
– И всего-то? – разочарованно протянул Зыкин. – А я уж подумал… космос там, все дела. Ну, и хрен с ним, все одно в космосе никакой жизни нет и быть не может. Фантастика все это, как у этого, который про революцию на Марсе писал. Жаль, фамилию забыл.
– Угу, какая уж там жизнь, в вакууме, – согласился Кобрин, с трудом удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Эх, знал бы ты, парень, откуда я сюда попал! – А писателя того Алексеем Толстым звать. «Аэлита» роман называется, стыдно не знать.
– Ага, точно. Ладно, на-ка, вот, глотни, – неожиданно произнес контрразведчик, протягивая самую обычную солдатскую фляжку. – От нервов помогает.
– Спирт? – не особенно и удивился Кобрин. – Откуда?
– Оттуда… – буркнул Виктор, отводя взгляд. – У дороги, где немцы нашу колонну пожгли, нашел. – Помяни бойцов, страшную смерть приняли. И наших павших тоже, и танкистов. Всех.
Кобрин кивнул, молча приняв из рук товарища глухо булькнувшую емкость. Открутив крышечку, сделал пару глотков. Горло перехватило спазмом, обжигающий комок ринулся вниз по пищеводу – неразбавленный спирт Сергей, как ни странно, пил впервые в жизни. Да, собственно, и разбавленный тоже. И в офицерском училище, и на фронте – на ТОМ фронте – он особенно на алкоголь не налегал. Хотя многие боевые товарищи только этим делом стресс после боев и снимали. Охладив пылающее горло недопитой водой из кружки, комбат шумно продышался. В желудке стало горячо, зато по телу растекалось приятное тепло.
Зыкин глядел с искренним удивлением:
– Ты чего, командир? Вроде как впервые в жизни спиртяшку пьешь?
– Отвык, – коротко буркнул тот, не собираясь вдаваться в дискуссию, – только этого не хватало. – Давно не прикладывался.
– Бывает, – мазнув по лицу командира внимательным взглядом, философски согласился Зыкин, забирая флягу. Хм, похоже, Кобрин только что слегка прокололся, чем удивил особиста, лучше знавшего привычки реципиента. – Ладно, Степаныч, пошел я по бойцам пройдусь. А ты это, спать ложись, хреново выглядишь. Отдохнуть тебе нужно.
* * *
Сны Кобрину снились редко, практически никогда. Но сегодня оказался один их тех дней, которые под определение «никогда» не попадали. И он снова, как уже бывало пару раз, вернулся на Вирджинию, планету, на поверхности которой новосозданные Сухопутные войска получили боевое крещение, впервые столкнувшись с местной армией. Весьма неслабо подготовленной и вооруженной по последнему слову техники. И, самое главное, прекрасно знающей о вторжении – вплоть до точек высадки войск, их численности и боевом оснащении…
Засевшего в штабе контртеррористической операции «крота» вычислили быстро, но высадившимся на поверхность бойцам штурмовой бригады от этого оказалось ни жарко ни холодно. Противник позволил им приземлиться – наземные комплексы ПВО-ПКО раздолбали атмосферники, а орбитальную оборону Флот вынес с максимальной дистанции еще вчера, не жалея ни обычных средств, ни спецбоеприпасов, – однако же приготовил нехилую ответку в виде нескольких засад по ходу предполагаемого движения. Ну, не приземлиться, конечно, а «припланетиться» или, что вернее, «привирджиниться». Однако подобные словоформы в обиход так и не вошли, и высадка на поверхность любой планеты по старинке называлась «приземлением» или «высадкой». Хоть до прародины человечества отсюда было почти десять световых лет.
Роту Кобрина, погоны которого тогда украшали две скромные лейтенантские звездочки, вместе с остальным батальоном зажали на марше. Красиво зажали, прямо в длиннющем, километра в полтора, ущелье, по обе стороны которого вздымались практически отвесные скалы. Постоянно барражирующие над головой беспилотники – разведывательный и пара боевых, оснащенных блоком искусственного интеллекта и ракетами «атмосфера – поверхность», ничем помочь не смогли. Разведчика загасили при помощи портативной станции РЭБ, и он благополучно грохнулся где-то в горах. А боевых дронов, едва успевших выпустить по нескольку ракет, головки самонаведения которых, впрочем, так и не успели захватить цель, «оглушенные» все тем же радиоэлектронным ударом, сшибли плазмой из одноразовых зенитных комплексов. И затем ударили по колонне ослепших и лишенных воздушной поддержки федералов.
Вызвать авиаподдержку они не могли – связи по понятным причинам не имелось в принципе. Оставалось надеяться, что отслеживающие ситуацию с орбиты наблюдатели все же поймут, что что-то пошло не по плану, и пришлют штурмовики. Но и тут «сухопутам» не повезло, причем даже без участия местных инсургентов: над ущельем проходил грозовой фронт, снизивший эффективность орбитального контроля почти до нуля. Приходилось полагаться только на себя и выучку бойцов. Хотя откуда ей взяться, той выучке?
Виртуальный тренажер и полевые учения – здорово, конечно, но не заменят реального боевого опыта, хотя по меркам XX века готовили их весьма серьезно. Кроме виртуальных 4D-тренажеров с эффектом полного погружения бойцы сражались с боевым оружием против роботизированных боевых платформ, управляемых тактическим компьютером. Отрабатывались бои в наступлении и в обороне, при этом противник вооружался нелетальным оружием по типу древнего пейнтбола, но стреляющим на дистанции до километра. Увернуться от зарядов такого оружия было невозможно, а от травм бойцов спасали бронекостюмы. Имитировался даже огонь артиллерии и бронетехники. Автоматика танков-роботов безошибочно укладывала снаряд на расстоянии не ближе метра от человека, а разлетающиеся поражающие элементы в точности соответствовали разбросу осколков. Попадая в цель, каждый такой «осколок» помимо чисто кинетического воздействия еще и генерировал временно парализующий ту или иную часть тела электрический разряд, имитируя ранение. Пострадать от дружественного огня бойцы тоже не могли: процессоры штурмовых винтовок были напрямую сопряжены с чипом боевого шлема. В случае захвата прицельной системой кого-то из своих, винтовка просто принудительно вставала на предохранитель. И все же, несмотря на столь серьезную подготовку, боевым опытом это было никак не назвать…
Короче говоря, к тому моменту, когда штаб понял, что происходит, и прислал помощь, от батальона осталась от силы пятая часть. Практически лишь те, кто забился в скалы, спасаясь от плазменных ударов, взрывов ракет с гипербарическими БЧ и гиперзвуковых скорострелок инсургентов.
В числе уцелевших оказался и получивший легкую контузию и сотрясение мозга лейтенант Кобрин – приложило ударной волной близкого разрыва о скалу. Несмотря на свой первый бой, Сергей отчего-то сразу понял, чем все закончится. Увидев, как одна за другой вспыхивают бээмпэшки первой и третьей роты, наглухо запирая колонну в узком ущелье, он отдал приказ и десанту, и экипажам покинуть боевые машины и укрыться в каменных развалах, врубив на максимум силовую защиту и маскировку бронекомплектов. До укрытий добрались немногие, и все же потери роты Кобрина оказались наименьшими в батальоне. Награды за «вирджинскую мясорубку», как окрестили с треском провалившуюся десантную операцию позже, он не получил. В отличие от погибших, каждого из которых посмертно наградили медалью «За отвагу» и орденом Воинской Славы. Но, выписавшись из госпиталя, где провалялся почти две недели, с удивлением узнал, что стал старлеем.