Едва ли не против воли припомнив, чему учили на одном из психологических тренингов перед началом теста, Сергей взял себя в руки, успокаиваясь, и наваждение исчезло, словно и не было. Теперь он точно знал, что он – это именно он, тридцатидвухлетний капитан штурмовой роты 42-го МПП Сергей Владимирович Кобрин, курсант ВАСВ, будущий полковник Генерального штаба. Что ж, похоже, умники из научного отдела не обманули: ассоциация прошла штатно. Как и было обещано, сознание «донора», то бишь его собственное, временно подавило разум реципиента, завладев в качестве трофея всеми его профессиональными навыками и умениями. Когда придет пора возвращаться в свое время, тело вернется под контроль настоящего хозяина, и тому придется порядком удивиться. Впрочем, некоторые изучавшие вопрос специалисты утверждали, что реципиент сохранит основную часть воспоминаний, но не будет понимать, откуда они взялись. Сведения же о том, что будет помнить донор, как уже говорилось, представляли государственную тайну…
В следующий миг активизировался информационный пакет, загруженный в его разум во время одного из сеансов гипнообучения, и секунду спустя Сергей знал, кто он теперь и где находится. Точнее, «когда», поскольку вопрос о конкретном местоположении в данной ситуации был вторичен.
Итак, сейчас он капитан РККА Иван Степанович Минаев, командир батальона 239-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии, дислоцированного на госгранице в районе бывшего польского городка Граево.
«Смотри-ка, – мысленно усмехнулся Сергей, все еще не раскрывая глаз, – снова капитан, как и там, у себя».
А день сегодня… воскресенье, 22 июня 1941 года, немного за полночь. В голове словно беззвучно рванула штурмовая граната: 22 июня! 41-го года! Война начнется через несколько часов! Ну, удружили товарищи руководители! Хоть бы пару лишних дней дали, чтобы немного освоиться, вжиться в новую для него реальность! Что можно успеть изменить за четыре неполных часа, если ты всего лишь комбат? Или все-таки можно? Или… никто и не планирует, что он сумеет что-то изменить?
Кобрин распахнул глаза и решительно сел на жалобно скрипнувшей пружинами кровати. Снова накатило головокружение, его ощутимо повело в сторону и, чтобы не упасть, пришлось вцепиться пальцами в край застилавшего койку тощего матраса. Мгновение спустя недомогание прошло, и капитан огляделся. В небольшой, метров девять площадью комнате царил полумрак; легкий ветерок едва заметно колыхал легкие занавески. На выкрашенном темно-коричневой краской полу с домотканым прикроватным половиком лежал светлый контур распахнутого окна: где-то снаружи горел фонарь, видимо, помещение располагалось на первом этаже. На оклеенной неброскими или выцветшими обоями стене размеренно тикали ходики.
Поднявшись на ноги, капитан сделал на нетвердых ногах несколько шагов к двери, нащупав возле косяка круглую коробочку выключателя. Память – то ли реципиента, то ли заложенная в будущем – услужливо подсказала, что для включения освещения нужно повернуть по часовой стрелке непривычного вида рычажок. Щелчок – и под потолком загорелась тусклая лампа накаливания под плоским абажуром. Несколько секунд Сергей, щуря привыкшие к темноте глаза, с интересом разглядывал архаичный осветительный прибор: в его времени ничего подобного не существовало уже больше двух с лишним веков. Хмыкнув – если обращать внимание на каждый артефакт далекого прошлого, никакого времени не хватит, – Кобрин-Минаев подошел к настенному зеркалу. Вгляделся в свое-чужое лицо, знакомясь с новой внешностью.
Капитан Минаев оказался ниже его ростом, но несколько шире в плечах. Лицо? Да самое обычное, вполне так себе славянского типа. Коротко стриженные русые волосы, небольшой шрам над левой бровью, еще один на скуле. Сергей улыбнулся, затем нахмурился, привыкая к мимике реципиента. Проверяя моторику, подвигал руками, несколько раз присел и прошелся по небольшой комнатке, остановившись возле письменного стола. На гнутой спинке венского – вроде так он называется? – стула висела гимнастерка, сложенные с армейской аккуратностью галифе лежали на сиденье. Полевая сумка и портупея с кобурой обнаружились на спинке кровати, увенчанной – видимо, в соответствии с местной модой – никелированными шарами-набалдашниками.
Расстегнув тугой ремешок, Кобрин откинул клапан кобуры и вытащил пистолет. Выщелкнув из рукояти магазин, зачем-то отвел и спустил с задержки негромко клацнувшую затворную раму. Оружие было отлично знакомо – восьмизарядный автоматический пистолет системы Токарева, калибр 62 мм: не полагаясь только на информационные «закладки» и память реципиентов, допущенных к прохождению «Тренажера», курсантов знакомили с огнестрельным оружием заданного времени. И даже проводили обязательную огневую подготовку – Сергей так и не узнал, откуда брали боеприпасы, то ли со складов стратегического резерва (что вряд ли, за 200 лет патроны просто не могли не «скиснуть»), то ли специально производили малыми партиями именно для нужд академии.
Убрав пистолет обратно в кобуру, Сергей выключил свет, напился воды из стоящего на столе стеклянного графина – отчего-то жутко мучила жажда – и подошел к окну. Отведя в сторону занавеску, выглянул наружу. Довольно просторный внутренний двор, более всего напоминавший армейский плац (да наверняка им и являвшийся), был пуст, лишь возле входа в соседнее здание топтался на одном месте, видимо, чтобы не заснуть, часовой. Над его головой горел фонарь, тот самый, что и освещал комнату. Память снова подсказала, что это и есть расположение первого батальона 239-го СП, одного из трех в дивизии. Вообще-то батальоны отдельно от полков не располагались, конечно, но тут случай особый, уж больно удобным для размещения оказался бывший польский военный городок. Который, увы, никак не мог вместить весь полк вместе с инфраструктурой. Охраняемое караульным здание – штаб, финчасть и особый отдел, в полусотне метров отсюда – казармы, еще дальше – хозяйство автороты и все такое прочее. Ну а сам он находится в доме комсостава, разумеется. В той его части, где размещаются не успевшие обзавестись семьями командиры.
Прохладный по ночному времени воздух был удивительно чистым, не испоганенным привычным городскому жителю смогом и одуряюще пах отцветающей травой и еще чем-то, вовсе уж незнакомым. Кобрин с удовольствием вдохнул полной грудью: раз, другой, третий – до тех пор, пока легонько не закружилась голова. В его времени такой воздух встречался разве что на недавно колонизованных планетах, еще не развернувших в полной мере программу индустриализации. Заметивший движение в окне часовой на всякий случай немедленно вытянулся по стойке «смирно», лихо брякнув о землю прикладом брошенной в положение «к ноге» винтовки с примкнутым штыком. Мол, глядите, тарщ командир, не сплю и бдительности не теряю! Улыбнувшись – солдат, вне зависимости от того, какой сейчас на календаре век, всегда и везде остается солдатом, – Сергей кивнул, задернул занавеску и уселся обратно на скрипящую кровать. Ну что ж, вот он и на месте. Причем как в пространстве, так и во времени. Как его зовут, где и когда он находится, теперь известно – пора разобраться с остальным.
Откинувшись на подушку, капитан поерзал, устраиваясь поудобнее, прикрыл глаза и начал «вспоминать» собственную биографию. Итак, родился он в 1916 году в семье, как принято говорить в этом времени, пролетариев, первый ребенок в семье. Мать – прачка, отец – рабочий железнодорожного депо, активный участник большевистского подполья, партийный стаж с 1904 года. Погиб в бою с белоказаками где-то на Дону в 18-м. Тогда же умерла от тифа младшая сестренка.