Хотя бы потому, что универсальных, общечеловеческих культурных кодов, достаточно глубоких и конкретных для того, чтобы их можно было положить в основу действительно эффективной всеобъемлющей организации, как с исключительной убедительностью показывает история последней четверти века, в природе попросту не существует.
И создателям будущего «мирового правительства» придется базироваться на одной из существующих крупных культур, предоставляя тем самым соответствующей цивилизации колоссальное и совершенно нерыночное, не поддающееся рациональному обоснованию и заведомо не приемлемое для всех остальных преимущество.
В самом деле, ведь уже сам выбор принципов структурирования «мирового правительства» неминуемо сделает наиболее значимый элемент среды глобальной конкуренции, то есть само это «правительство», наиболее приспособленным к потребностям той цивилизации, культура которой будет сознательно выбрана или случайно ляжет в основу организационных принципов.
Естественным возражением на это умозаключение является указание на принадлежность основной части современного глобального класса одной-единственной западной цивилизации. Однако она воспринимается как нечто единое лишь на фоне ее противостояния с другими — ранее советской, а в настоящее время поднимающимися китайской и, в значительно меньшей степени, исламской цивилизациями.
Сама же по себе она отнюдь не является монолитной.
На поверхности лежит противостояние, с одной стороны, континентальной европейской и англосаксонской культур, а с другой — иудео-протестантской, по определению Колина Пауэлла (данному Соединенным Штатам), и католической культур. При более глубоком рассмотрении образуются все более дробные деления, все более глубокие пропасти, — и глобальный управляющий класс сохраняет эффективность лишь потому, что даже не пытается выбирать между ними, а принимает в конкурентную борьбу всех; и в разных исторических условиях большего успеха добиваются представители разных культур.
Конечно, в условиях господства рыночных отношений конкуренция в целом ведется в рамках западной цивилизации, ориентированной на прибыль как меру жизни, но мы видим, как по мере развития на плечах современных технологий процессов глобализации деньги неуклонно теряют значение. А с ними теряет значение и привычная нам западная цивилизация, трансформируясь на своих вершинах — в глобальном управляющем классе — в нечто совершенно новое и непривычное для нас, все чаще пугающе напоминающее раннее Средневековье.
Существенно и то, что, если китайская цивилизация не надорвется в соответствии с жестко проявляющимися на протяжении вот уже тысячелетий циклами своей истории, мы увидим, как глобальный управляющий класс принимает в себя «китайскую волну» точно так же гибко и органично, как до того принимал и все другие национальные волны.
«Хитрым планом» мог бы стать выбор для организационного строительства «мирового правительства» какой-нибудь относительно малораспространенной культуры, «равноудаленной» от всех участвующих в глобальной конкуренции цивилизаций и потому обеспечивающей их равноправие в этом «правительстве». Однако, даже не опускаясь до принципиальной невозможности практического решения этой задачи (так как в глобальном управляющем классе ее попросту некому ставить, как и некому следить за добросовестностью исполнителей), приходится констатировать: она не поддается решению даже теоретически.
С одной стороны, вряд ли существует культура, «равноудаленная» от всех великих цивилизаций: она обязательно будет к кому-то ближе (или станет к кому-то ближе в ходе своей естественной эволюции, объективно ускоряемой предоставлением глобальных преимуществ) и соответственно предоставит этому «кому-то» неприемлемые для остальных преимущества.
С другой стороны, редкость той или иной культуры, ее слабая распространенность, ее неучастие в глобальной конкуренции представляются юридическим доказательством ее неэффективности: если она не распространилась сама собой, значит, она сама по себе не обладает достаточным для глобального успеха потенциалом.
А строить систему мирового управления на заведомо неэффективной базе, опираясь на гарантированных неудачников, даже не столько глупо, сколько нелепо.
Таким образом, создание на базе глобального управляющего класса «мирового правительства» или, точнее, порождение этого «правительства» глобальным классом представляется принципиально невозможным не только в силу того, что любая структуризация и упорядочение сделают этот класс менее гибким и соответственно более косным, создав тем самым угрозу его крушения. Не менее важным является то, что подобная структуризация неминуемо будет строиться на основах, чуждых для какой-либо части этого космополитичного по своей природе класса. Отторгая эту часть и заведомо ставя ее в зависимое положение, эти основы подорвут целостность и, главное, всеобщность, тотальность глобального управляющего класса, являющегося не менее значимым фактором его могущества, чем эффективность сама по себе.
Ведь феномен глобального управляющего класса — образования, по своей мощи невиданного в человеческой истории, — заключается в совершенно уникальном сочетании эффективности и масштабов. До того властные структуры, складываясь в формате организаций (а не конкурирующих внутри себя и друг с другом социальных вихрей), вместе с формой организаций получали и естественные ограничения своего развития, так как всякая организация имеет естественные, заложенные самими принципами ее построения ограничения своего расширения. Расширившись за пределы этих ограничений, она теряет управляемость, становится неэффективной и терпит поражение либо от конкурентов, либо под грузом собственных внутренних противоречий.
Сняв благодаря современным технологиям коммуникации потребность в формальной организации, в формальном структурировании и устойчивой институционализации, глобальный управляющий класс снял тем самым и пределы своего количественного расширения, охватив всю землю и став глобальным в буквальном смысле слова.
Отдаленными предшественниками его представляются построенные по принципу гибкого, неформального управления личные аппараты Рузвельта и Сталина (кажущейся хаотичности и неопределенности которых вполне справедливо ужасались современные им носители традиционного организационного мышления), а также бериевского Спецкомитета.
Мечта, которой суждено остаться мечтой
У меня есть мечта…
Мартин Лютер Кинг
Казалось бы, изложенное в предыдущем разделе самоочевидно.
Почему же тогда не только штатные пропагандисты и безграмотные «эксперты по всем вопросам», но и выдающиеся мыслители современного человечества и люди, глубоко погруженные в глобальный управляющий класс, не перестают раз за разом и год за годом, несмотря на все срывы, провалы и поражения соответствующих проектов, указывать на формирование институционализованного «мирового правительства» как не только на категорическую необходимость, но и на весьма вероятную реальность?
Прежде всего потому, что тяга к упорядоченности объективна и лежит в самой природе почти каждого человека. Мы с легкостью признаем существование хаоса именно потому, что верим в его недолговечность. Представить себе, что вихревое состояние важнейшего элемента современного человечества — глобального управляющего класса — является нормальным, органически присущим ему и с точки зрения его эффективности и результативности должно сохраняться в течение всего времени его существования, крайне тяжело всякому нормальному человеку. Притом тем тяжелее, чем ближе этот человек стоит к этому классу и чем ближе к сердцу принимает его ценности и интересы.