– Холодно! – пожаловался Ашот.
– Терпи, – буркнул Николай. – Привык там, у себя, на винограднике валяться…
– Валяться! – возмутился Подолян. – Чтобы ты понимал – на винограднике пашут, как не знаю кто!
– В Сибирь бы тебя, на перевоспитание… Закалился бы, южная душа…
– А куда мы едем?
– А ты куда ехал?
– Ну-у… К этому к Аудемансу и дальше.
– Вот, и я туда же…
Под утро краулер перевалил крутой вал кратера Аудеманс и покатил дальше на юго-запад.
– Э! Э! – спохватился Ашот. – Лабиринт Ночи там! – Он указал на северо-запад. – А ты куда намылился?
– Чучело! Ты ничего не замечаешь? Буря идет! Не поспеем мы к новой базе, пропадем по дороге. Окочуримся.
– Да не там они, а в этом… Нижнем руднике, что ли. Ну, где дейтерий добывают.
– А где этот «что ли рудник», ты знаешь?
– По дороге где-то…
– Не тупи…
А ветер все усиливался и усиливался.
Земляне, узнавая, что атмосфера на Марсе в полтораста раз разреженней той, в которой они живут, насмешливо относятся к выражению «марсианская пылевая буря».
Какой тут, дескать, ветер, коли разница между атмосферой и вакуумом минимальна? Да его и не ощутишь!
Эти умники не учитывают два фактора. Во-первых, это чудовищные перепады температур, когда днем жарко – плюс тридцать, как в Африке, а на рассвете чуть ли не антарктические минус восемьдесят.
А во-вторых, сила тяжести на Марсе не дотягивает и до сорока процентов от земной гравитации.
Здесь и пыль, и песок очень легкие, а в неплотной атмосфере могут дуть ветра покрепче земных ураганов.
Низкое давление? Да!
Но ветер, бушующий со скоростью 100–150 метров в секунду – это сила, и весьма ощутимая.
На Земле ветрутан в 30 метров в секунду – это страшный тайфун, рушащий дома, а если на Марсе задует порывами «под сотенку», тоже мало не покажется.
Жилье на Марсе потому и делают в форме куполов, чтобы их непросто было унести ветром, да еще и анкеры в грунт вбивают, и тросиками тот гермокупол крепят, от греха подальше.
Глобальные пылевые бури случаются нечасто, но и локальные, что выдыхаются за пару-другую дней, тоже не подарок.
Воронин посмотрел на небо.
Оранжевые, серые и бурые облака пыли заволакивали тусклую розоватость, и восход солнца не принес большого облегчения.
Стало светлее, но солнечное тепло не пробивалось сквозь пылевую завесу – термометр показывал минус сорок.
А ледяное дыхание пока лишь грозило беглецам – на севере, надо всем плато Тарсис колыхалась грозная, клубящаяся туча, вставая стеной и надвигаясь со скоростью поезда.
«Пылевые дьяволы» крутились, не переставая, вырастая до километра в высоту – эти белесые вихри, что гнулись и шатались, тычась воронками в песчистую муть небес, словно подпитывались ветром.
И вот навалилось.
Могучим порывом краулер качнуло, благо Воронин успел крутануть руль, подставляя ветру задок.
«Ползуна» вроде даже вперед потащило – неистовствующая стихия будто помогала танкетке.
Или играла с нею.
Резко потемнело – облако пыли накрыло краулер, виясь и шатаясь вокруг.
Видимость сразу упала, разглядеть дорогу было возможно лишь на расстоянии пары шагов, а дальше все сливалось, затмевалось воющей, свистящей, крутящейся мглой.
– Держись!
– Держусь…
Николай, на секунду оторвав руку от руля, поднес к глазам – к шлему – нарукавный монитор.
Ого!
Он уже чуть ли не половину запаса кислорода выдышал!
И когда только успел…
Не замечая дороги, Воронин съехал по склону.
Тут коварный ветер подобрался сбоку и набросился, шквалом облапливая краулер и опрокидывая машину.
– Держись! Ч-черт…
«Ползуна» поволокло боком, перевернуло – верхние дуги каркаса уперлись в плотный песок – и поставило обратно на гусеницы.
Мотор взвыл, и краулер шарахнулся, круто разворачиваясь и подставляя ветру корму.
А в следующую секунду «ползун» скатился в кратер.
Он не кувыркнулся потому лишь, что невысокий вал защитил танкетку от ветра.
В тусклом свете фар Воронин различил рваный борт с остатком надписи «ated St» и выдохнул:
– Приехали!
«Астра» и «Либерти» грохнулись, пропахав глубокую борозду, распадаясь на части, лопаясь, ломаясь…
Если бы ТМК упали на Землю, то на такой-то скорости они бы просто сгорели в плотных слоях атмосферы, а до поверхности долетели бы лишь комки тугоплавких частей двигателей.
На Марсе – иное дело.
Тут ничего не сгорает, просто грохается, вырывая воронку.
У Воронина не было особых надежд на то, что от кораблей останутся хотя бы крупные обломки.
В принципе первая космическая для Марса – всего три километра с копейками в секунду, да и двигатели были на торможении…
Николая так потянуло ветром, что ощутимо приложило к мятому борту.
Он ухватился за край оторванной и скрученной обшивки и тем утвердился.
– Ашот! Ты где?
– Тут я… Я с лебедки тросик прицепил… к себе… Типа, фал!
– Правильно сделал…
– Вот ты куда ехал! Думаешь, сохранилось что?
– Знать бы…
– Да хоть ветер переждем!
– Некогда ждать, кислород кончается.
– А… если мы тут ничего не сыщем?
– Сдохнем.
Воронин двинулся вдоль разбитого корпуса.
Ветер крутил песок и ревел, пыль шеберстела по шлему, шуршала по скафандру, протирая его, как наждачкой.
Расскажи кто ему раньше, что на Марсе можно услыхать столь громкие, оглушительные звуки, он бы не поверил.
Но вот же – и треплет его ветер, и воет…
– Коля-я!
– Чего?
– Нашел! Нет, ты не туда идешь! Я тебя обошел!
– А-а…
Воронин бочком прошел с десяток шагов, ветром прижимаемый к исковерканному борту, и чуть не упал в провал, в огромное зияние.
Ниже подрагивал тросик.
– Ты тут?
– Тут я! Это жилая гондола «Астры»! Чтобы ты понимал – они, когда падали, вращались вокруг общей оси, и «Либерти» оказался внизу! Он принял на себя основной удар и почти весь разрушился, зато «Астра» уцелела! Ну, как уцелела… Хоть что-то осталось… По-моему, это кессон…