Узкий гребень ярданга курился песком и сеялся пылью.
Бака, весь в тревогах и страхах, съехал последним.
Краулер Хуана катился перед ним, как вдруг ярданг будто ожил – гребень его поплыл, кренясь, и обрушился, погребая танкетку под собой.
– Mierda! – возопил Висенте, тормозя.
Соскочив с танкетки, он бросился на выручку.
Хорошо еще ветер тут дул слабее, сдерживаемый ярдангом.
Руками отбрасывая песок, Бака вскоре нащупал дугу краулера.
Меските, пыхтевший рядом, крикнул:
– Я добрался до скафандра!
– Копай, копай!
Спотыкаясь, подбежал Боб, упал на колени и стал ожесточенно рыть песок.
Меските Джон неожиданно застыл и медленно выпрямился.
– Кончай, ребята… – сказал он сдавленным голосом. – Хуана закапывать впору…
– Что-о?!
– Его каменюкой шарахнуло по шлему, там, в песке, глыба была…
– Шлем лопнул?
– Шлем целый, а вот шея…
– Mierda… – застонал Бака. Помолчав минуту, он сказал с ноткой усталого безразличия. – Поехали отсюда…
Двумя часами позже Висенте понял, что они промахнулись мимо того кратера, где гробанулись ТМК, и удаляются в пустыню.
Трое живых, растерявших своих павших, прислонились к вздрагивавшему борту марсохода.
Бака откинул голову, и шлем глухо клацнул.
Закрыв глаза, лишь бы не видеть этой кружащейся мути, Висенте думал о близком конце.
Никто им тут не поможет, никто не спасет.
Русских позвать?
Ага, чтобы доставить им удовольствие?
Слава богу, скажут, эти придурки сами себя истребили!
Все верно, дурачье и есть.
Почему-то вспомнилась жаркая Аризона, окраина Финикса, где он родился, где пошел в школу.
Бака вздохнул.
Там тоже пустыня вокруг, и много красного колеру.
Скалы выпирают из осыпей, словно продрали земную кору и высунулись.
А среди красных, кирпичных, ржавых утесов и гряд зеленеет можжевельник и серебрится полынь.
Вот только небо голубое.
И воздух хороший…
Травой пахнет увядшей, шалфеем…
Бывало, разожжешь костер, да подбросишь в него креозотовых веточек… Хорошо!
Даже оленины не нужно, чтобы счастье испытать и умиротворенность, достаточно пары сосисок.
И кофейника, булькающего на углях…
А ночь – синее синего, койот жалобно подвывает, словно подачку выпрашивает…
Конь скромно хрумкает в сторонке…
Ну ладно, ладно, один только раз он на лошади прокатился, а так – на мотоцикле.
Все равно хорошо…
– Висенте…
Бака медленно раскрыл глаза.
Рыжая пыль бешено кружила перед ним, затмевая весь видимый мир, терлась с жутким шорохом.
Марсоход вздрагивал, толкаясь в спину, а ветер выл и выл, долбясь в наушники: «Уа-у-у!»
– Слушаю, – выговорил Висенте.
– Что делать будем?
Бака пожал плечами, что в полужестком скафандре получалось не очень.
– Ждать, чего ж еще?
Ждать… – повторил он про себя. Вот только чего? Спасения?
Или дурацкой гибели?
– Полезли в кузов, там теплее. А то так аккумуляторы скоро посадим…
Космопехи оживились и по одному стали протискиваться в шлюз-тамбур «Конестога».
Грузо-пассажирское отделение марсохода тоже было герметичным и соединялось с кабиной люком-перемычкой.
Только место водителя прикрывал полусферический прозрачный колпак, а в кузове лишь четыре маленьких круглых иллюминатора.
Вот и хорошо, а то от этой сухой метели тошнит уже…
Космопехи сняли шлемы, неуважительно зовомые «горшками», и переглянулись.
Простые парни со Среднего Запада, из Техаса или откуда-то из Бруклина, они не блистали умом, не могли похвалиться дипломами, но понять, что подступил предел, не являлось трудным делом.
Висенте хотел было сказать, что им повезло – погибшие друзья будто поделились с ними своей долей энергии и кислорода, – но не стал.
Какое уж тут везенье!
Да и тревожить мертвых не стоит, и без того тянет осенить себя крестным знамением…
– Русские говорят, – хрипло сказал Волосатик, заглядывая в пассажирское отделение, – «Меньше народу – больше кислороду!»
Баку передернуло.
Меските покосился лишь на водителя и то ли усмехнулся криво, то ли поморщился.
– Передай на базу наши координаты, – холодно сказал Висенте водиле. – Скажи, если они там не пошевелятся, мы тут сдохнем. Или задохнемся, или замерзнем. Одно из двух… Что сидишь?
– Связи нет, – ответил водитель, ежась.
– Что-о?!
– «Ареосат» не отвечает…
Космопехи переглянулись, и Баке почудилось, что он увидел, как в глазах у Меските погас упрямый огонек надежды…
…На следующий день буря улеглась.
Ветер стих, и только рыжая дымка все еще висела в воздухе, добавляя ясному небу рыжины.
Никаких привычных следов отбушевавшей стихии не замечалось – ни сорванных крыш, ни поваленных деревьев.
Этого добра на Марсе не водилось.
Просто кучи песка поменялись местами, вот и все.
Там, где раньше чернела яма, ныне лежал нанос, а рядом, на ровном месте, ветер вырыл борозду.
Воронин с опаской покинул «берлогу».
Два раза у них отказывал РИТЭГ, и Ашот шепотом ругался по-армянски, подтягивая контакты и меняя предохранитель.
Парочка фильтров цэ-о-два оказалась с брачком, уровень углекислого газа вырос за ночь, и их разбудили звоночки СЖО, требующей немедленно, сию минуту, произвести ремонт.
– Ну, что там? – послышался голос Подоляна.
– Ты не поверишь, – улыбнулся Николай, – мы на Марсе! Краулер совсем занесло…
Воронин потянул за тросик, и тот показался из-под песка, надраенный и блестящий.
– Нашел?
– Да нашел… Тащи что-нибудь вроде лопаты, будем откапывать.
– Чтобы ты понимал – я набиваю воздухом баллоны в дорогу. Сам копай.
– Чучело.
В поисках подходящего обломка Николай обошел жилую гондолу и замер.
В двух метрах от разбитого «Либерти», на самом краю кратера, стоял накренившийся марсоход «Конестога».