— Здравствуйте, мы бы хотели встретиться с профессором Корсаковым. — Лира опередила Макса.
— Я никого не жду.
Девушка обернулась и многозначительно посмотрела на Тилля. Лапидус неуверенно подошел к динамику:
— Моя мама вам звонила. Она сказала, что вы уделите нам время… Немного, — на всякий случай добавил Тилль.
— Лора?
— Да, это моя мама.
Голос умолк, и микрофон перестал шипеть. Судя по всему, собеседник отключился. Секунд через двадцать замок щелкнул, и им открыли дверь. С порога на них смотрел высокий сухопарый мужчина. Он был полностью седой, но назвать его дряхлым стариком язык не поворачивался. На вид он был крепок и силен. И у него был необычайно ясный взгляд голубых глаз, совсем как у ребенка, что не вязалось с его образом. Он посторонился, давая гостям войти, и закрыл дверь. Сложив руки за спиной, он обошел их и встал перед ними:
— Я вас слушаю.
Руки Лиры, расстегивающие пальто, неловко замерли на месте.
Тилль даже не успел начать раздеваться. Макс, конечно, понимал, что на чай с печеньем рассчитывать не стоит, но вот чтобы прямо так на пороге…
— Мы прилетели издалека, — с намеком проговорила Лира.
— Не стоило этого делать. Сомневаюсь, что смогу вам поведать что-либо интересное. — Опять же в голосе Корсакова не было ни намека на грубость или нетерпение.
Макс скинул капюшон и сделал шаг вперед:
— Я бы хотел поговорить с вами о вашей якобы племяннице.
Наконец-то на лице Ивана Корсакова отразились хоть какие-то эмоции. Но судя по всему, они были вызваны отнюдь не словами Макса. Профессор внимательно разглядывал стоящего перед ним мужчину. Глаза старика были сужены, он буквально обшаривал жадным взглядом лицо Макса. Казалось, еще секунда — и он начнет делать это руками.
— Ваша фамилия Штайн, не так ли? — чуть охрипшим голосом проговорил он.
Макс молча кивнул.
— Не думал, что доведётся когда-нибудь вас увидеть. Ваша сестра много рассказывала про вас.
Старик развернулся и пошёл в гостиную. Макс понял, что это и есть приглашение, другого от Корсакова они не дождутся. Сбросив верхнюю одежду, они прошли за ним. Корсаков уже сидел в глубоком кресле с высокой спинкой. Он по-прежнему не сводил взгляда с Макса. Кивком головы, он указал ему на диван напротив его кресла.
— Я знал, что вы близнецы, но даже не предполагал, насколько вы похожи. Как вы понимаете, я сейчас имею в виду не только внешнее сходство.
Макс знал, о чем говорил Корсаков. Окружающие всегда подмечали, насколько похожи у них с Софией повадки, привычки, телодвижения, походка, как будто они намертво запечатлелись друг в друге еще в утробе матери. Они зеркально повторяли друг друга во всем, причём происходило это непроизвольно, естественно. Она была им, а он ею, только каждый со своей жизнью.
— Даже головой поводишь, как она. — Корсаков по-прежнему смотрел на Макса, но видел другого человека.
— Зачем вы представили её своей племянницей? — резко спросил Макс.
— На то были свои причины. Дети, — профессор вдруг обратился к Лире и Тиллю, — на кухне есть сладкое.
Лира тут же сложила руки на груди и поудобнее устроилась на диване:
— Если вы таким нелепым образом пытаетесь сплавить нас из комнаты, то нет, сладкое мы не любим.
Корсаков вопросительно посмотрел на Макса, но тот покачал головой:
— Я сам никак не могу от них избавиться.
Корсаков задумчиво посмотрел в пол, затем поднял голову и произнёс, обращаясь к Лире:
— Девочка, то, что я сейчас расскажу твоему преподавателю, не для нежных девичьих ушей.
Макс понимал, что Лира и без его вмешательства даст Корсакову достойный отпор, но всё это слишком затягивалось.
— Она была атакована демоном из плоти и крови и, как видите, выжила, более того, она лично ранила его, — проговорил Макс, — и, кстати, ее зовут Лира, а кудрявого Тилль.
Седые брови Корсакова чуть заметно выгнулись, теперь он смотрел на Лиру по-другому.
— Серебряные волосы — печать фобоса. Демоны приметили тебя ещё до рождения.
Затем он резко перевёл взгляд на Тилля, парень тут же выпрямился и зачем-то выпалил:
— А я сын Лоры. — Собственно, это был его единственный аргумент в пользу того, чтобы остаться в гостиной.
Корсаков едва заметно усмехнулся:
— Хорошо, тем более, и сладкого у меня нет. Я соврал.
Макс внимательно наблюдал за профессором — все-таки что-то присущее человеку эмоциональному в нём ещё сохранилось.
— Так ты видела настоящего абсолема? — Корсаков заинтересованно подался в сторону Лиры.
— Кого? — удивлённо переспросила девушка.
Губы профессора расползлись в улыбке, обнажив крупные зубы. Видно было, что мышцы его лица уже давно отвыкли от подобного действия. Улыбка вышла неестественной и пугающей. Глаза Корсакова заблестели.
— Я предупреждал того клоуна из Верховной Лиги, что они вот-вот появятся. Людей нужно оповещать.
— Но почему вы отказались сотрудничать с Лигой? Ваша помощь может спасти сотни тысяч людей, — проговорил Макс.
Корсаков посмотрел на Макса так, словно тот произнёс какую-то глупость, — изумлённо и разочарованно:
— Кого спасать? Тех, кто верит Лиге?! Они заслужили того, что с ними может произойти. Человеческая глупость во все времена была страшной проказой, которая лечится только летальным исходом.
В гостиной повисло молчание. В этот момент порыв ветра ударил в окно, и стекла задребезжали. Тилль вздрогнул. Почувствовав неловкость и пытаясь скрыть свой испуг, он тут же спросил:
— Так что такое абсолем?
Корсаков вновь широко и пугающе улыбнулся. Он смотрел на своих гостей, но взгляд его был устремлён сквозь них. Он смотрел куда-то далеко не только в пространстве, но и во времени.
— Когда я впервые увидел её, то поразился страху и недоверию в её глазах. Но что удивительно, она боялась не за себя. Интересно, да? Она никогда не переживала за себя. Сколько я ее знал, она постоянно боялась, паниковала, тряслась за кого-то другого. А вот за себя — нет! У неё напрочь отсутствовало чувство самосохранения. Она вставала в позу и не пускала в конус охранников в полной амуниции, прошедших специальную подготовку, для усмирения очередного подопытного демона (ну как же, они ведь могут пострадать!) и тут же заходила сама в одном медицинском халате, имея при себе лишь медвайпер. Это тоже своего рода глупость, которая сводила меня с ума, но глупость самоотверженная, безрассудная, во имя чего-то. А что с ней творилось, когда дело касалось ее любимца, которого она привезла с собой! К нему и близко никто не мог подойти без ее ведома. Дино. Дино… Странное имя для демона. Странно вообще давать демонам имена. Но она никогда не жила в рамках общепринятого. Творила, что хотела. Да что уж там, вила из меня веревки. Я ведь полюбил её как дочь. Её невозможно было не полюбить. Ох, как же она хохотала, так заразительно, ярко, трепетно, словно колокольчики катились со снежной горы. Умру, и последнее, что буду помнить, этот смех. София, да, она сразу же стала любимицей всей лаборатории, даже охранники не ворчали, когда она задерживалась в конусной допоздна, а ведь им тогда приходилось сверхурочно дежурить в режиме боевой готовности. Нет, серьёзно, ей даже слова не говорили, а мне, или Натану, или Дмитрию, или Колоскову, да кому угодно, стоило нам на минутку задержаться, так сразу же раздавалось недовольное сквозь зубы «не порядок, есть график…». А ведь она была не просто милой девочкой, она была гениальным учёным. Сколько же надо было иметь сил и терпения, чтобы противостоять дураку Гори. Да, я его знал, пересекались по молодости на какой-то конференции. Приверженец правил, бюрократ старого времени, глупый консерватор, но самое главное, трус, каких еще поискать. Я удивлён, что её исследования с Дино не прикрыли ещё на ранней стадии. Наверняка ей это стоило больших сил и трудов. А здесь у меня она раскрылась, она смогла полностью посвятить себя своему главному призванию — науке. Я освободил её хорошенькую головку от постоянной необходимости думать не только о туманном будущем своих исследований, но в первую очередь, о безопасности Дино. Я дал ей понять, что здесь этому демону ничего не грозит. И ведь это была сущая правда — я сам кому угодно перегрыз бы глотку, кто вздумал тронуть этого подопытного. Ведь то, что с ним происходило, не укладывалось в голове.