Ну и что, это тоже совпадение? Я снова стал случайной жертвой чьей-то шутки, приготовленной для другого? Тем более – детской? Слабо мог себе представить даже шкодливого ребенка, сидящим ночью (скорее всего – ночью) сверху с ножовкой по металлу, будто на уроке труда. А вот взрослого дядю с недобрыми мыслями в голове – запросто!
Возвращаясь со спорта, я бежал, внимательно глядя по сторонам, точно киношный индеец на тропе войны. Какой еще подлянки ждать? Открытого канализационного люка, кирпича на голову?.. В таком состоянии и на работу приехал и весь день находился в напряжении. Резко оборачивался на открывающуюся за спиной дверь, вздрагивал от телефонного звонка. И все думал, думал: кто, кто, кто?!. Присматривался к Голобородову – он ведь тоже попал у меня в число подозреваемых. И чем чаще на него посматривал, тем острее, очевидно, развивалась у меня мания преследования. Мы ведь с Голобородовым не были друзьями. Разные интересы, разные компании, разное количество спиртного выпивали за столом – когда выпивали. Но я глубоко сомневался в том, чтобы компаньон, из-за моей доли в нашем общем смехотворном капитале, мог затеять такое. И все же после того, как меня трижды пытались прихлопнуть, в голову стали приходить самые невероятные предположения… В этот день я изо всех сил старался разговорить тезку на отвлеченные темы. В итоге это удалось. Мы поболтали о женщинах, несмотря на то что оба – трезвые, о политике, о религии, о детях, о кошках и бог знает о чем еще. Благо никто в этот день не дергал нас на склад. Как ни старался, я не мог выявить у Голобородова хоть какой-нибудь озабоченности, не считая той, от которой страдает всякий нормальный мужик по вине матушки-природы. Или делает вид, что страдает, чтобы о нем чего худого не подумали… А также – мрачных мыслей, проблем в семье и тому подобного, от которых у Голобородова мог произойти сдвиг по фазе и созреть черный план. Ну, никак не мог!..
Разговоры с компаньоном как-то потихоньку развеяли тревожное настроение, хоть и заставили усомниться в собственных психоаналитических способностях. Однако, выйдя из офиса, я заметил, что три десятка шагов до автомобиля, по темной улице, мне дались нелегко. Лишь закрывшись в своем большом, надежном внедорожнике с тонированными стеклами, почувствовал себя спокойнее. С этим надо было что-то делать! Мысль о народном средстве, конечно, пришла в голову, но до него еще дотерпеть следовало. Это только герой в фильмах про девяностые пьет водку прямо из горла за рулем и ему за это ничего не бывает, поскольку режиссер бережет его для иной погибели…
Добравшись до дома, нашел в своем почтовом ящике извещение. На мое имя поступила телеграмма. Что еще за телеграмма?.. Глянув на часы, я полетел по лестнице вверх. Без того достаточно загадок, чтобы еще гадать про какую-то телеграмму до утра, если почтовое отделение закроется. Телеграмма – это что-то! В наше время сотовой связи и электронной почты получить обыкновенную телеграмму – диковинное дело. Слава богу, успел до закрытия «лавочки». Назвав себя, произнеся номер извещения, уговорил девушку зачитать текст. Она согласилась, но предупредила, что телеграмма нехорошая. Я напрягся. Текст гласил: «Вася, восклицательный знак. Где ты ходишь, вопросительный знак. Богданыч умер, точка. Срочно приезжай, восклицательный знак. Григорий, точка».
Телеграмма была из Одессы. Григорий – это Гриша, племянник. Богданыч умер?! Это, конечно, был удар! Нет, я знал, что Богданыч плох, но не теряет присутствия духа. Сразу стал звонить Григорию.
– Да! – услышал в трубке недовольный голос.
– Гриша, здравствуй! Это дядя Вася, – сказал с иронией. – Получил телеграмму.
– Здра-авствуй, дядя Вася! – с еще большей иронией воскликнул племянник. – У тебя что, война, революция? Все средства связи выключены? Звоню – абонент – не абонент! На «электронку» пишу – не отвечаешь!.. Тете Вере не стал звонить. Подумал, ты лучше сам ей скажешь. Все же – возраст…
«Тетей Верой» он называл мою маму, хотя реально она являлась ему двоюродной бабушкой. На бабушку, когда племянник учился выговаривать это слово, моя мама никак по виду не тянула. Да и теперь выглядела молодцом. Я в нее, наверное…
– Извини, Гриша! Телефон я поменял, а тебе не сообщил. На «электронку» я не заглядывал уже несколько дней (хорошо, Гриша не мог увидеть, как краснею. Мне следовало читать письма не только от Тамары…). Это что, правда? Про Богданыча?
– Правда! Нет больше Богданыча! – сказал Гриша так, будто Богданыча не стало из-за того, что я не заглядывал в электронный ящик и не брал трубку.
– Когда похороны?
– Так схоронили уже! Две недели тому назад.
– Да ты что! Сколько же телеграмма шла? Пишешь: «Приезжай!»
– Телеграмму я только вчера отбил, когда понял, что уже бог знает сколько времени никакими современными средствами связи не могу тебя достать. Двигай в Одессу, Вася, и побыстрее! Тут тебе Богданыч оставил кое-что.
– Что «кое-что»?
– Письмо и… приедешь – увидишь. По «электронке» это я тебе не пошлю. И чем скорее прибудешь, тем лучше.
– Прямо-таки надо ехать?
– За пустяками я тебя не стал бы дергать. Купаться летом приглашу. Узнал недавно, у нас тут море есть, оказывается…
Я понял, что, несмотря на последнюю дежурную хохмочку, в целом Гриша не шутит. То есть шутит он довольно часто, иначе не был бы одесситом, только не в этот раз.
Богданыч был вторым мужем моей родной тети. Мы с ним сошлись. Любили побеседовать, в шахматы сразиться. Когда он увидел, потом прочел первую мою изданную книгу, пришел в восторг. Обещал распечатать и передать мне свой дневник, сопроводив еще комментариями. Может, пригодится? Богданыч – бывший милиционер и, конечно, много чего повидал в жизни. К тому же – фронтовик, воевал. Я полагал, что за архивом Богданыча теперь и поеду.
Мысль сорваться из родного города, с его подламывающимися лестницами, убийственными автомобилями и отравленным кофе, показалась ужасно соблазнительной. Но тут же стало стыдно перед женщинами, которых я бросаю на произвол судьбы, ухватившись за спасительное приглашение племянника. Немедленно кинулся всем им звонить.
Бывшая супруга совершенно спокойно выслушала новость, что я снова уезжаю в Одессу.
– Почему «снова»? В прошлый раз я улетал в Николаев! – удивился я.
– Разве? Мне послышалось, ты говорил: «В Одессу»…
– Я сказал: «Почти в Одессу».
Стало жаль, что не смог заехать тогда в «жемчужину у моря», как намеревался. Возможно, еще застал бы Богданыча живым.
Дочь пообещала, пока меня не будет, жить у матери и Валентина забрать к ней. Я сделал вид, что поверил. На самом деле, на время моего отсутствия наверняка в квартире поселится табор из пяти-семи студентов и станет отжигать…
Ни у жены, ни у дочери, очевидно, не возникло ни малейшего ощущения «брошенности на произвол судьбы». А вот Тамара почему-то жутко заинтересовалась. Прицепилась ко мне, как клещ, куда я еду? Что за дело? Точно законная жена! И, конечно, своими ласковыми коготками вытянула из меня все, что хотела – сердце мое горело к ней огнем. Узнала про ушедшего из жизни близкого нам с племянником человека, который просил мне что-то передать, и племянник уверяет, что я должен за этим приехать лично. Поделился с ней своим предположением, что Богданыч, знавший о моей творческой жилке, оставил свой архив. Он обещал. Может, и что-нибудь из вещей. Саблю или наградной «маузер». Кто знает, что у этих старичков в сундуках хранится?.. Тамара взяла с меня слово, что ей обязательно расскажу, когда вернусь. Своим столь живым участием на фоне равнодушия остальных она меня сильно порадовала. С удовольствием взял бы ее с собой, да случай не тот. Сезон не пляжный – зима. Разговоры с родственниками предстоит водить, ей там что делать?