Марина давно поняла, что жизнь – нет, не жизнь, а люди, но это ведь они делают «жизнь»! – до изумления несправедлива. Деньги идут к тем, кто их уже имеет, успех к тем, кто уже и так выделен из толпы красотой или талантом. Марина понимала это без возмущения, можно даже сказать – принимала жизнь такой, какой успела ее увидеть и познать, разве что с оттенком брезгливости…
В ней словно жили два человека: ленивая сибаритка, которая любит роскошь и сорит деньгами, и трезвая, с ясным и скептическим умом женщина, прекрасно отдающая себе отчет и в том, что деньги – это свобода и красота жизни, и в том, что они развращают – ее, в частности… Это из-за них перед ней все заискивают, отчего ей тошно и противно, а слетающиеся, как мухи на мед, воздыхатели слетаются вовсе не на нее, а на ее богатство…
Она считала себя достаточно красивой: прямые темные волосы, голубые, небольшие, но очень яркие глаза – сочетание удачное, хотя, по мнению Марины, слегка подпорченное тяжеловатым подбородком. К тому же она умела себя подать. Но Марина была убеждена: будь она дурнушкой, это ровным счетом ничего не изменило бы. Ореол ее богатства слепил так, что за ним просто невозможно было рассмотреть, что же такое Марина сама по себе.
Может, она была слишком придирчива, слишком подозрительна, кто его знает… Но Марина никому не верила. И никого не любила.
Когда-то она очень любила папу, но он ее предал. Как маму.
Когда-то она очень любила маму, но предала ее. Как папа.
В конце концов, она твердо знала: в жизни все выигрывают деньги. Все портят. Все сжирают на своем пути. Как они сожрали маму. Но выигрывают.
Марина привыкла к своей обеспеченной жизни в одиночестве, она его любила, как любила свою очаровательную трехкомнатную квартирку, которую постоянно вылизывала и украшала, как любила свою собаку Шаньку, трехлетнюю спаниельку. По крайней мере, в Шанькиной искренности можно было не сомневаться.
Она жила внешне спокойно и благополучно, изредка навещая отца и сухо здороваясь с Натальей Константиновной, стараясь не думать о том, на чем основан этот супружеский союз и к чему он может привести ее отца. В конце концов, он сделал свой выбор, и не было никакого смысла пытаться ему раскрыть глаза на Наталью. Он ее любит, она, должно быть, взяла его постелью – при взгляде на мачехин рот сразу представляется профессионализм в технике орального секса…
Марина не удивилась бы, узнав, что Наталья, будучи помоложе, работала проституткой по вызову (для панельной она была слишком роскошна и претенциозна). Или, например, снималась в порнофильмах. По ее мнению, Наталья должна была, просто обязана по жанру, изменять отцу; но отец, кажется, жил спокойно: не изменяла или не знал.
Марина была убеждена, что рано или поздно этот брак рухнет, так или иначе – но распадется, и Наталья покажет наконец свое истинное лицо отцу (остальным-то это лицо было ясно с первого взгляда!): либо откроются ее шашни на стороне, либо она бросит отца, если найдет себе другого идиота, еще богаче…
Врач качал головой: «Здоровы, юноша. Клептоманы, чтоб вы знали, своих краж, как правило, не забывают. Они получают от них острое удовольствие и потом долго смакуют… Просто у вас нервная система не совсем в порядке, переутомление имеется… Впрочем, если будете так продолжать, то и нарушения психики не замедлят появиться. Вот вам рецептик на таблеточки успокоительные, принимать три раза в день… Алкоголь не употреблять в течение всего курса лечения. Да и вообще – не следовало бы злоупотреблять. А то не только память станет пропадать, а кое-что еще, чтоб вы знали. Пока вас девушки интересуют – не советую совмещать их с алкоголем. Так-то, юноша…»
Стасик вышел на улицу оглушенный. Разумеется, ему вовсе не хотелось, чтобы психиатр обнаружил у него какие-то расстройства, но… Но это бы все объяснило, вот в чем дело! А теперь – он здоров, и ничего не понятно.
Галка – та вообще не поверила в эту историю с подвалом. Губы поджала, глаза сузила, а потом сказала: «Знаешь, Стас, если ты завел кого-то, то лучше так прямо и скажи. А рассказывать мне сказки для младшего дошкольного возраста не надо».
Потом были Галкины слезы и клятвенные заверения Стасика, что все это чистая правда, что женщину ту он раньше в глаза не видел, и что-то с ним странное приключается в последнее время, и с головой у него явно проблемы…
Он уж почти отважился рассказать о ловле спелых звезд на крыше пятиэтажки, как Галя вставила: «И с алкоголем тоже!»; и история так и заглохла где-то в глубинах его гортани… И снова Стасик клялся, что сходит наконец к психиатру…
Вот, сходил. С чем пришел, с тем и ушел.
Страшно захотелось курить. Он бросил уже три месяца назад, и так трудно, так мучительно бросал, не следовало бы теперь… Но мочи нет, как захотелось! В такой нервной ситуации как не закурить?
И Стасик направился к ближайшему ларьку. Купив «Парламент» и зажигалку – она неприятно напомнила ему тот инцидент в магазине, – он попытался прикурить, но порывы холодного ветра сбивали пламя. Стасик развернулся спиной к ветру, склонился к зажигалке и тут – боковым зрением – увидел что-то странное: какое-то резкое движение. Подняв глаза, он еще успел заметить, как какой-то паренек в синей куртке подпрыгнул, словно наступил на пружину, и та откинула его за крайний киоск.
Стасику было о чем подумать, голова его была прочно занята безответными вопросами, которые только разбередил в нем визит к психиатру, и посему, пожав плечами – мол, всякие странности в жизни бывают, – он с наслаждением затянулся и побрел в сторону метро «Новослободская». Он шел не спеша, надеясь, что мысли как-то сами придут в порядок и он вдруг поймет, что с ним на самом деле происходит… Заново перебирал в уме все эти недавние события, пытаясь восстановить самую крайнюю точку воспоминаний, нащупать грань, отделявшую сознание от беспамятства… Что он делал в тот момент? Почему, например, сел в метро и поехал в центр? Как забрался на крышу? Что произошло после предложения бомжихи отработать десятку? Но память решительно бастовала и отказывалась подсунуть ему хоть что-нибудь вразумительное.
Стасик миновал лотки с выпечкой и сладким, но вдруг притормозил и пошел обратно: нужно было купить хлеб, да и пряники не помешали бы…
Похоже, что парнишка в синей куртке все еще упражнялся в скачках: снова Стасик стал свидетелем его стремительного подпрыгивания с последующим исчезновением за одним из киосков.
«Прячется от кого-то», – подумал Стасик. Мысль показалась ему забавной и, главное, отвлекала от собственных грустных мыслей, и теперь он шел, оглядываясь время от времени, чтобы наткнуться вновь на смешные подскоки и чужую игру в прятки. Но что-то мальчишку было больше не видать, и Стасик вновь погрузился в размышления. Только садясь в поезд метро, он приметил потрепанную синюю куртку, пулей промчавшуюся мимо его вагона и вскочившую в соседний.
Всю дорогу паренек смирно простоял в толпе пассажиров затылком к Стасику и, лишь подъезжая к «Бабушкинской», на которой Стасик выходил, резво развернулся к дверям и даже слегка растолкал соседей, желая оказаться первым у дверей.