– Тьфу ты! – сплюнул Леснер. – Юра! Эзополь! Давай хоть ты на третий вопрос… Не срывай мне викторину. Сколько лет продержится этот Дом культуры? Сто лет. Двадцать лет. Пять лет. Меньше года…
– Пять лет, – ничуть не колеблясь, ответил Эзополь.
При этом очень удивился. Именно ему было поручено составить проект реконструкции зоны отдыха на Селигере. И, следовательно, только он и мог принимать решения по застройкам и по сносу.
– Михаил Юрьевич, предлагаю поспорить не на полторы, а на сто пятьдесят штук. Пять лет ждать все-таки…
– Хорошо! Сто пятьдесят! Все слышали?
– Все!
«Толку-то, – подумал Сергей. – Тоже мне, свидетели. Через пять лет никого из этих клерков в компании не останется…»
– По рукам! А сейчас – вокальная пауза.
Леснер достал из того же заднего кармана трико алый пионерский галстук. Расправил, повязал.
– Любимая песня моего детства. Детства, которое я провел в «Текстильщиках» на улице Юных Ленинцев. Подпевать всем! Эй, в звукобудке! Включай минус!
Музыка заиграла. По крайней мере половина собравшихся помнила слова этой песни с детства, и поэтому поддержка удалась.
Взвейтесь кострами,
Синие ночи!
Мы – пионеры,
Дети рабочих…
– Стоя! Стоя! – кричал Леснер. – Не одному же мне перед вами стоять! Салютуем!
Зал встал.
Близится эра
Светлых годов.
Клич пионера —
Всегда будь готов!
– Давай встанем, умоляю тебя, – шепнул Роману Садовников, – а то мы уже это… совсем как бы вне игры…
Послушавшись своего товарища, Роман встал. Зал продолжал:
Мы поднимаем
Красное знамя.
Дети рабочих,
Смело за нами…
– А вы почему не подпеваете? – строго спросил охранник.
– А ты сам почему не подпеваешь, скотина?
– Рома, не горячись!
И все же драке на галерке состояться не было суждено. Минутой раньше четверо охранников пробежали по периметру зала и облили шторы какой-то жидкостью из пластиковых бачков. Запахло бензином. В тот момент, когда Руденко уже был готов сцепиться с охранником, делавшим замечания, Леснер достал из кармана зажигалку «Зиппо», включил ее, швырнул на ближайшую штору, а сам удалился за кулисы. Безымянный архитектор Дома культуры, поклонник Гауди и Шехтеля, в своем проекте все же предусмотрел «черный выход», куда устремился Михаил Юрьевич Леснер и еще несколько «посвященных» с бачками. Остальные же шесть сотен человек публики дружно ломанулись к единственному официальному выходу, совершенно не задумываясь о правилах эвакуации во время пожара.
Выбежав в фойе, пространство которого уже начал заполнять едкий дым, Руденко и Садовников уткнулись в парадную арочную дверь, которая была заперта наглухо. Большого труда стоило вернуться обратно в фойе, преодолевая растущее давление от наваливающихся тел. Трансляция музыкального минуса песни о юных пионерах по-прежнему продолжалась, но теперь ее заглушили крики столпившихся людей. Кое у кого уже обгорела одежда. Самые сообразительные безуспешно пытались запустить в дело просроченные огнетушители, сорвав их со стены. В это время гудящий огонь, охвативший уже весь зрительный зал, быстро нагревал тонкие, легкоплавящиеся стенки помещения фойе, на которых висели вымпелы. Но наконец кто-то догадался, что надо делать, и в огромные боковые окна полетели стулья, запело стекло, народ стал выбираться на улицу. Вылезая из окна, Руденко оттолкнул незнакомого клерка, который в обстановке всеобщей суматохи вдруг уцепился за папку и чуть было не вырвал у него из рук. Спрыгнув с подоконника, Роман передал папку Сергею, который оказался ловче и уже стоял на траве. Затем учтиво помог вылезти нескольким кричащим дамам и пошел к главному выходу, двери которого, как оказалось, уже вынесли. На улицу выбегали последние спасавшиеся от пожара. А Дом культуры на Селигере, благополучно простоявший почти полвека, исправно заканчивал свое существование, весь объятый пламенем, освещавшим вечернее ноябрьское небо с кое-где проступающими звездами и бледной, пока еще не набравшей яркости луной. Шифер трещал. Лопалась известка. Пахло горелой резиной и пластмассами.
Несколько минут спустя к входу, как и полагается, подкатил милицейский «Газик», машина с пожарной командой и «скорая помощь». Пока пожарные раскатывали шланги, подключали воду и советовались, с какой стороны приступать к бесполезной операции по тушению, Михаил Леснер, подошедший к главному входу, покуривая сигаретку, объяснял положение дел капитану милиции:
– Да. Я пожег. Ну и что? Тебе что, жалко? Это же не твое здание, а мое. Я выкупил эту территорию, так что решаю свои проблемы как считаю нужным. Если документы на торговую сделку хочешь проверить, обратись к моему референту и не воняй. А лучше бы ехали отсюда, ребята. Без вас разберемся. Кто вас звал? А их кто звал?
Он указал на пожарных, к которым сразу же и обратился:
– Езжайте домой, ребята! Езжайте. И без вас прекрасно догорит. Если вам нужны дипломы за мужество, то я напечатаю, а денег за амортизацию вашего допотопного барахла не дам. Я, может, проверку хотел устроить своим компаньонам. Огонь, вода и медные трубы! Огонь сегодня. Вода – завтра. А медные трубы… как-нибудь потом…
Дальше последовало обращение к сотрудникам «скорой помощи»:
– К вам, ребята, это пока не относится. Пока не уезжайте… Что там у нас?
Молодой менеджер подскочил с листочком наскоро собранных данных.
– Вот… Таня Вранович обожгла волосы…
– Ничего, отрастут, – невозмутимо парировал Леснер. – Впрочем… выдайте ей пятьсот баксов в качестве компенсации.
– Она просила девятьсот девяносто.
– Супермаркет, блин! Хорошо, семьсот! И ни доллара больше. Кто там еще?
– Кирилл Лехат ударился головой о люстру…
– Как же он ударился? По спинкам кресел бежал, что ли? Ничего. Ему полезно. Будет знать в следующий раз, как на первые ряды садиться.
– Елена Афанасьеу. Обожгла внутреннюю часть бедра и разорвала платье. Просит за все про все три с половиной штуки…
Леснер присвистнул.
– За все про все? Нет. Сто двадцать баксов – вот цена ее бедрам. Впрочем, сам проверишь ее бедра. Пусть покажет. А за платье, так и быть, шестьсот накинь. Да, и вообще не забывай каждому объявлять устную благодарность за проявленное жизнелюбие во время пожара.
В то время, пока происходили все эти разбирательства с компенсациями за ущербы, Роман с Сергеем стояли чуть поодаль и смотрели на растущую толпу пострадавших. Как ни странно, возмущенных среди них не было, а наоборот, преобладал сдержанный офисный смех, сглаженно припоминались эпизоды эвакуации, вставлялись корпоративные шутки и даже комплименты в адрес организаторов этой акции. Постепенно те, что остались возле входа, около полусотни человек, образовали круг, в центре которого оказался Михаил Леснер, и устроили импровизированный хоровод. Догорающее здание с толстенными псевдоантичными колоннами, опаленные одежды танцующих, испорченные прически, выкрики и бликующее ночное небо, – все это создавало атмосферу древнего языческого праздника огнепоклонников с возможным принесением жертв. Лишь одна машина «скорой помощи» с растерявшимися санитарами выбивалась из общего стиля и, как бы поняв это, вскоре уехала. Леснер еще постоял немного в середине круга. Видно было, как он расчувствовался… Затем присел. Принял позу роденовского мыслителя. А потом опустил голову и закрыл лицо руками…