– Ничего, придумаю, – бурчит парень. – Выкручусь… – внезапно Топор замолкает. – Они где-то рядом. Слышишь голоса? И воняет-то как.
Маша обращается в слух, стараясь уловить любой звук, доносящийся извне. Она различает капель и гулкие удары собственного сердца, но больше ничего.
– Тебе показалось, – говорит девушка, – нет там никого. А воняет из нужника, ты же сам его из банки сделал. Убери руку!
Топор подчиняется. Ложится рядом на пол и прижимается ухом к бетонной стене.
– Да, наверное, показалось, – соглашается парень через минуту. – В этой темноте чего только не померещится.
– У тебя же фонарь есть? – спрашивает Маша. – Давай выползем и проверим, что там снаружи. Может, они ушли уже. Я тебе помогу, прикрою, только дай чем.
В темноте слышится тихий смех.
– А ты хитрая сука, на «слабо» меня берешь? Оружие тебе дать, чтобы ты меня грохнула, да?!
Топор снова стискивает горло девушки.
– Придурок! – хрипит Маша. – Я с такой ногой одна далеко не уйду! Да зачем мне тебя стрелять, еще эти твари сбегутся?
Топор оставляет шею девушки и отползает чуть в сторону. Слышится тихий щелчок, включается фонарь, и луч ударяет прямо в лицо девушки. Маша зажмуривается.
– Убери его! А то заору!
– Хорошо, – отвечает Топор.
Луч фонаря ныряет под покрывало. Маша открывает глаза, осматривается, различая в тусклом свете, что они с Топором находятся в невысоком помещении, больше напоминающем склеп, примерно два на три метра. К одной стене прибиты полки, уставленные разномастными картонными коробками. Из другой стены торчат несколько труб с вентилями. Маша смотрит назад и замечает в метре от себя металлическую дверь с поворотным рычагом задвижки.
– Хорошо устроились, да? Я постарался, – тихо говорит парень. – Ты извини, у меня нервы совсем ни к черту. Только не шуми больше, ладно? Я тебя и пальцем не трону, не бойся.
Резкая смена настроения Топора приводит Машу в замешательство. Стараясь вспомнить все, чему ее учил Хирург, который кроме как резать и зашивать неплохо разбирался в человеческой психологии, девушка быстро перебирает в голове всевозможные варианты психических расстройств. Первое, что приходит на ум – паранойя.
– А как тебя зовут? А то Топор, да Топор…
Парень выключает фонарь. В темноте слышно частое дыхание.
Маша, помолчав, снова спрашивает:
– Это погоняло из-за того, что ты холодное оружие любишь?
– Нет, – наконец отвечает парень, снова щелкая фонарем. – Из-за фамилии, на самом деле. У мамаши фамилия Топоркова была, и я, соответственно, Топорков, вот кликуха и прилипла. Хотя ножи и топоры действительно люблю. Меня Геной зовут.
– Вот и познакомились, Геннадий, – Маша делает ударение на имени. – Как думаешь, идут сменщики уже? Может, проверим, утихла ли буря?
– Хрен его знает! – злится парень. – Ты мне зубы не заговаривай. Я никуда отсюда не выйду, пока голоса нормальные не услышу. Лежи тихо, надоела уже, толку от тебя, только возни! Пить будешь?
– Давай, – неуверенно шепчет девушка. – В горле пересохло.
– Это из-за «сникерсов», с них всегда на воду пробивает, – поясняет Гена, бросая на покрывало фляжку. – Пей, давай! Вода у нас есть! Вот еды мало… Мне силы нужны, так что есть будем по графику. Тебе четверть пайки, ты дохлая, тебе хватит. А теперь, Маша, будь добра, заткнись! Разболтались, конспирации никакой, а вдруг там твари ходят?
Топор отползает в угол, на лежанку из картонок, прикрытых бушлатом. Парень укрывается им с головой, но тут же выглядывает из-под него и, вперившись глазами в девушку, говорит:
– Ты не меня бойся, каннибалов бойся. Живым я им не дамся! Не хочу, чтобы меня как Ботана разделали на мясо. Ты знаешь, я видел, как его жрали. Запросто так, словно свинью. Если подыхать, то вот чего есть, – Гена вытягивает руку. Маша видит, что у него на ладони лежит граната. – Я спасу тебя от них. И еще, чтобы ты чего не учудила, смотри, – парень приподнимает бушлат, и девушка замечает под ним обрез, нож и пистолет. – Поняла? Другого оружия здесь нет, а это тебе не достать. Теперь спи, нам силы надо экономить. Будем как медведи, и еды больше останется.
Топор ныряет под бушлат и выключает фонарь. Машу начинает бить сильный озноб. То ли от холода, то ли от страха. Боль в ноге становится такой, словно ее поджаривают на раскаленных углях. Молясь всем богам сразу, девушка натягивает на голову покрывало. Она проваливается в забытье, чувствуя, что вера, вопреки словам отца Силантия, согреться не помогает…
* * *
Следующие несколько дней сливаются в один непрекращающийся кошмар. Маша старалась как можно меньше общаться со все больше замыкающимся в себе Геннадием. На любой вопрос он отвечал односложными фразами, вздрагивал при каждом непонятном шорохе, доносящемся снаружи.
Еда закончилась. Маша слабела на глазах, понимая, что еще немного, и она останется наедине в темноте с полностью свихнувшимся от страха человеком. Топор уже не спрашивал, хочет ли она пить. Просто время от времени швырял ей фляжку с водой.
Сырость, холод, безнадега медленно, но верно делали свое дело. Топор и Маша все чаще и громче кашляли, а на все просьбы выйти и посмотреть, что делается снаружи, Гена отвечал матом и криками, что снаружи только выродки и смерть.
Маша избегала вести разговор о возможном приходе поисковиков или разведчиков. Видимо, буря разыгралась не на шутку, если до сих пор никто не пришел на «фишку». Или… Девушка холодела от этой мысли. Может, они приходили? Приходили, пока она была в отключке, и, не найдя живых, подумали, что всех разорвали каннибалы. И ушли, оставив восстановление точки до лучших времен…
Лежа в темноте, Маша прислушивалась к звукам подземья. Ожидание выматывало, забирало все силы. Как врач она понимала, что еще несколько дней – и спасать их, погребенных заживо, будет поздно. Поздно… Эта мысль последние дни эхом звучала в ее воспаленном разуме. И все чаще Маша жалела о том, что не попыталась убить Топора в первые дни, пока у нее еще были силы. По крайней мере, это был бы шанс.
В те немногие моменты, когда парень включал фонарик, девушка видела, как меняются его раскрасневшиеся глаза. В них, помимо смертельной усталости, все явственнее проступало безумие, и вскоре совсем вытеснило человека.
Маша боялась спать. Лишь проваливалась в зыбкое забытье, в котором ее постоянно преследовали кошмары. Оскаленные морды, руки, держащие куски человечины. Нечленораздельные крики людей, превратившихся в дикарей. Кто-то говорил, что ожидание смерти – хуже самой смерти. Девушка познала всю правду, заключающуюся в этих словах…
* * *
На сколько она вырубилась в очередной раз, Маша не знала. В забытье ей показалось, что кто-то тихо, едва различимо позвал ее по имени. Секунду спустя девушке стало сложно дышать, точно на грудь положили мешок с картошкой.