Так и не определив на сей момент своего относительно дерьма местоположения, он гордо развернулся и пошел от Инги прочь, унося в себе пронзенное обидой и, как выяснилось, очень тщеславное сердце. Она попыталась было побежать вслед, как брошенная сердитым хозяином собачонка, но он только рукой махнул раздраженно – отстань, мол. Она и отстала. Села на эту вот самую скамейку, просидела до ночи. Даже слез не было, одно только горестное удивление – кто б рассказал про Севку такое раньше, не поверила бы… Потом встала, тихо поплелась домой. Отец не ложился, ждал ее на террасе. Посмотрел ей в лицо, ничего не сказал, только плечами пожал растерянно, вроде как извинился таким образом. А утром она встать с постели не смогла. Ничего не болело, просто не смогла, и все. Сил не было. Душевных. Лежала, тупо смотрела в потолок, на вопросы матери и сестры не отвечала. Они тоже дружно пожимали плечами, но совсем не так, как отец, – не извинялись, другое чувство сквозило в этом их жесте – непонимание ее, Инги, поведения. Отец тут все бросает, везет ее в Москву, сам с ней на все экзамены ходить собирается, а она лежит колода колодой, из-за глупого мальчишки в тоску впала… Странная какая девчонка! Вот же – в семье не без урода! И в кого она такая – ни в мать, ни в отца, ни в проезжего молодца. Одно слово – Инга. Колючее, как иголка, имя…
Через три дня она поднялась рано утром и пошла туда, на заветную городскую окраину, в маленькую избушку на курьих ножках. Вошла в сенцы, постучала вежливо в дверь… Навстречу ей вышла Севкина мать, в рваной ночнушке, лохматая, с запахом третьего дня запоя. Икнула громко, потом так же громко ойкнула, прикрыла вежливо рот ладонью.
– Алла Владимировна, а Севка дома? – вежливо улыбнулась ей Инга. – Позовите его, пожалуйста.
– А нету его…
– Где он?
– Уехал. Третьего дня еще уехал. Прибежал, как ненормальный, меня обозвал словами всякими… Я как раз зарплату получила, стол накрыла, закуску всякую выставила, а он… Бессовестный… Ик… Ты, говорит, мама, алкоголичка уже конченая… А какая я алкоголичка, вот скажи? Да я если захочу, совсем пить не буду… И ни капли даже в рот не возьму… Ик… А он… Чемодан схватил, вещи в него скидывать начал…
– Чьи вещи?
– Свои, не мои же! А потом ушел. Так дверью хлопнул, что на столе стакан подпрыгнул и на пол слетел. Разбился вдребезги! Говорят – на счастье… Слушай, Инга, у тебя с собой деньги есть? Не дашь мне взаймы немного?
– Нет у меня денег.
– Да ты не бойся, я отдам!
– Правда, нет!
– Ой, да не может быть! Тебе что, дома денег не дают? Да при таком папашке, как у тебя, ты сплошь в золоте ходить должна! И чтоб кошелек в сумочке по швам трещал! А ты… Глупая ты какая, Инга! Эх, мне бы такого папашку, уж я бы…
– Нет, Алла Владимировна. У меня кошелек не трещит. И правда глупая, наверное. А Севка не сказал, куда уехал?
– В Москву, куда… Бабка ему всю скопленную пенсию враз отдала, зараза такая. Вот я попрошу – ни за что не даст! А Севке – пожалуйста! Ну где справедливость, скажи? Есть она на белом свете, справедливость эта?
– Нету. И правда нету.
– Так а я о чем? Нету, конечно!
– Алла Владимировна, а он мне ничего не просил передать? Где его там теперь искать, в Москве-то?
– Не-а. Ничего не просил. А ты что, искать его собралась?
– Не знаю… Мы просто поссорились немного, и он… В общем, он тоже от меня убежал, как и от вас…
– Не надо. Не ищи. Никогда не ищи мужика, который сам от тебя убежал. Такой мой тебе женский совет, девушка, – неожиданно грустно и трезво произнесла Севкина мать, и махнула рукой устало, и вздохнула с искренним сожалением: – Значит, нет у тебя денег, говоришь… Плохо, что нет…
Потом Инга медленно возвращалась домой по утреннему июньскому городу. И думала, как бы ей умереть получше. Так, чтоб ни самой, ни другим больно не сделать. Не умела она существовать в этом мире без Севки Вольского. Опыта у нее такого не было. Всегда он был рядом, все долгие десять школьных лет. И вдруг – пустота. Глухота. Слепота. И равнодушие черно-белое. И впрямь бы придумать, как умереть незаметно…
Ничего путного на этот счет не придумав, она решила, что умирать все же не будет. Просто будет существовать – внутри мертвой. И тоже жизнь свою начнет. Самостоятельную, от всех отдельную. Такую, какая получится, но и не ту, что отец ей придумал. Придя домой, вытащила чемодан из кладовки, покидала в него вещички, сверху аттестат с паспортом бросила. Деньги у нее были – на подарок Севке собирала, хотела ему ко дню рождения машинку новую швейную купить. Потом долго письмо отцу писала. Начинала, комкала тетрадные листы, снова начинала… Все не письмо у нее получалось, а обиженный вскрик. Потом вообще это дело бросила. Вышла на кухню, положила на столик записку для матери – уехала, мол, сама в институт поступать буду. Как устроюсь, позвоню. Мать по утрам долго спала, проводив мужа да старшую дочь на работу. Так что Ингу даже и до поезда никто не провожал. Прошла тогда с чемоданом мимо этого скверика, присела так же на скамеечку, со старой жизнью прощаясь…
Вздохнув, Инга улыбнулась своим воспоминаниям, провела рукой по изгибу скамейки. Господи, кажется, вчера все это было. Так свежо в памяти! Интересно, а Севка помнит? Нет, ни черта он не помнит, наверное. Он и здесь, в городке, так с тех пор и не появился больше ни разу. Бабка умерла вскоре после его отъезда, а мать живет в том домике на окраине – пьет себе потихоньку. Хотя, говорят, деньги у нее водятся. Она и сама всем хвастает, что сынок, мол, в большие люди вышел, помогает даже исправно…
Вздрогнув от заверещавшего в кармане куртки резкой мелодией мобильника, она тут же вернулась в день сегодняшний, торопливо выудила его на свободу, сощурилась подозрительно на голубой светящийся дисплейчик. Так, Родька звонит. Начинаются вести-неприятности, новости из зоны боевых действий…
– Привет, Родь… Ну что? Как там у Иры дела? Справилась она со Светланой Ивановной?
– Да ни фига она не справилась… Слушай, Инга, а где ты на кухне соль прячешь? Убился, не могу соль найти. Уже полчаса по шкафам рыскаю!
– Постой, постой… Родь, я не поняла… А что ты делаешь на моей кухне? – растерянно моргая в темноту, громко переспросила Инга.
– Что, что! Ужин готовлю для твоей Светланы Ивановны! Не оставлять же ее умирать голодной смертью!
– Ничего себе… Родь, а… как так получилось-то?
– Да обыкновенно получилось, чего там… Она Ирку сразу взашей выставила, вот и пришлось мне с ней подружиться.
– С кем подружиться? С Иркой?
– Ну, ты и тупая, Шатрова! При чем тут Ирка-то? Со Светланой Ивановной твоей подружиться, с кем еще!
– И… что?
– Да ничего. Странноватая, конечно, старушка, нервы ни к черту… Кинула в меня пару раз тарелочками… А так, в общем, нормально. Сегодня пришел – разрешила судно из комнаты своей вынести. Уже прогресс. Сейчас курицу пожарю, ужинать будем. Так где у тебя все-таки соль, ты мне скажешь или нет, хозяйка хренова?!