Выслушав твердые заверения, что никаких грехов молодости и темных дел за ее безупречным супругом не водилось, Кис попросил разрешения посмотреть фотографии, на что Алевтина откликнулась с энтузиазмом. Устроившись на диване как-то очень уж вплотную к Алексею, она принялась комментировать старые фото из альбома, который чрезмерно по-товарищески разложила одной обложкой на колено детектива, другой – на свое, отчего их колени соприкоснулись, вызвав у Алексея непроизвольное желание отодвинуться. Однако пришлось сдержаться: чем только не пожертвуешь, чтобы информацию накопать! Чуть не на каждой странице Алевтина гордо тыкала на лица коротким пальцем с красным, как советское знамя, маникюром: «Узнаете? Ну как же нет?! Это ведь секретарь ЦК Косиков! А этого? Это же тогдашний министр иностранных дел! Ну вот этого вы наверняка узнали, да? Ну вы что, в самом деле, это же народный артист СССР Безухий! А это же наша любимая певица, Тучкина, как она песни народные пела, ее весь ЦК заслушивался! Узнали наконец? Мне вот, между прочим, пятьдесят семь, а память лучше вашего!..»
Тут Алевтина выдержала значительную паузу, и Кис почувствовал себя принужденным выдавить комплимент:
– Вам не дашь вашего возраста…
Чутье его не подвело – Алевтина ждала именно этих слов, чтобы радостно пуститься в хвастливые комментарии: «Мне никто не дает моего возраста! А все почему? Потому что не позволяю себе распускаться! В тренажерный зал хожу три раза в неделю! У меня лучшая косметичка в Москве! Лучший парикмахер! Лучшая портниха! Потому и выгляжу так молодо! Женщина обязана за собой следить, я не выношу, знаете, этих распустившихся тетех, которые окружают себя внуками и выглядят совершенными старухами, хотя вполне могли бы выглядеть как я!»
Кис едва сдержал улыбку. Алевтина не выглядела молодо, точно так же, как и не выглядела женщиной. Она была чем-то неопределенного пола и неопределенного возраста, просто «товарищем за пятьдесят». Усилия лучших косметичек, парикмахеров и портных остались, увы, втуне: не в коня корм, что называется… Но дело даже не во внешних данных, а в том, что Алевтина Иголкина была лишена малейшего обаяния. Самоуверенная до предела, из тех, для кого существует только два типа мнений: свое и ошибочное, – такие «соратницы» скручивают мужей и подчиненных в бараний рог. Оставалось только поинтересоваться (мысленно, разумеется), как это покойный депутат так вляпался.
Впрочем, по молодости лет в кого не влюбишься, а когда опомнишься, то ошибка оказывается неисправимой: от супружниц, подобных Алевтине Иголкиной, не уходят. Ненавидят, да, но не уходят: ее одноклеточная идейность не пускает, она строго призывает к порядку! Пристегивает к порядку, приваривает к порядку. Такой даже не изменяют – не потому, что любят, а потому, что боятся…
Люди, подобные Алевтине, частенько «от сохи», сформировались под лозунгами еще советско-сталинского режима, который пропахал ровно две борозды в сером веществе. Идеологическая вода гнала свои сумрачные волны по бороздам «от сохи» мощно, прямо и уверенно. Собственное мнение, если оно вдруг и поднималось, как пузырек со дна, быстро лопалось под напором мутной водицы идейного промыва «мнения партии». Из мозгов эта парализующая жидкость втекала в кровь и плоть, и стоило устроить начальственный разнос за неверную идеологию, как весь отравленный водицей организм немедленно начинал ощущать «глубокое раскаяние» и «осознание своих ошибок»…
Это нонече народ распустился, при демократии. Скажи сегодня кому-нибудь, что он должен жить ради идеи построения светлого будущего, – он тебя отправит в это самое будущее далеко и надолго. А тогда… Кис помнил чувство мучительного стыда, когда в первом классе учительница, отчитывая его за опоздание, стращала тем, что он никуда не годен как строитель коммунизма и в октябрята его не примут…
Алексей с «глубоким раскаянием» и «осознанием своих ошибок» покончил к классу пятому и с тех пор любую мысль и любое мнение проверяет собственным интеллектом, прикладывает к шкале собственных ценностей. Но таких, как Алевтина Иголкина, – с идеологической «бороздой» в мозгу – было вокруг до изумления много, особенно в поколении за сорок…
Да, от подобной супруги уйти невозможно. А если вдруг и найдется отважный безумец – по партсобраниям затаскает. Докладные напишет, товарищеский суд соберет, призывая к идейности и ответственности в деле создания общественной ячейки – семьи… Себе дороже. Жить с ненавистной в разных комнатах (а таким особо секса и не надо, у них оргазм случается от приступа идейности при виде светлого лика вождя) – куда ни шло, но ни за что не разводиться!
– Стыдно таких людей забывать, это же все наша гордость! – отчитывала его меж тем Алевтина. – Вот Измайлова, узнаете?.. – Короткий палец уткнулся в красивое лицо известной актрисы. – А вот режиссер Сергеевский, ее муж! Помните? Он все фильмы с ней ставил! А-а-а, вот видите, вы тоже кое-что начали вспоминать!
Кис исправно кивал, вглядываясь в некачественные старые снимки. Фотографии относились к 70-м годам, когда товарищ Иголкин, успешно делавший карьеру в горкоме комсомола, методично запечатлевался на всех фото с тогдашней элитой. И теперь его вдова жаждала пусть нечаянного и маленького, но триумфа, и посему попавшийся в ее лапы собеседник был просто обязан помнить и узнавать лица известностей, чтобы их окружение придало вес и ценность трудовому пути почившего супруга, а его простецкому крестьянскому лицу – ореол элитарности…
Нашлись в альбомах и снимки, на которых оказались и трое других загадочно убитых випов. На вопрос Киса вдова категорически заявила, что не только дел, а даже личного контакта между почившим супругом и другими жертвами в последние годы не имелось. Да и на фотографиях не просматривалось ничего личного – всегда группами, всегда в официальных местах: то на фоне достопримечательностей, то на каких-то банкетах за роскошными длинными столами, в окружении тогдашних знаменитостей… У Алевтины оказалась цепкая память, она без запинки сыпала именами и званиями, и Кис едва поспевал делать пометки в блокноте. Покончив с просмотром, испросил разрешения взять некоторые снимки, с тем чтобы их сканировать и вернуть вдове в ближайшее время, после чего приступил к архивам.
У вдовы нашлось одно несомненное в глазах Алексея достоинство: все бумаги мужа она аккуратно подшила, вот наградные грамоты по линии комсомола, вот папочка с личными письмами – «прошу вас, там ничего интимного!». А вот…
– Вы ни за что не догадаетесь, что я вам сейчас покажу! – интриговала Алевтина, раскрывая папочку. – Представьте, он сочинял в молодости стихи! – проговорила она с наигранным умилением. – Такой был романтик! Мне поэмы целые посвящал! Вот, посмотрите, Алексей Андреевич!
Странно, что она не назвала его «товарищ Кисанов»…
Он посмотрел.
Сначала на стихи.
Потом на Алевтину Иголкину.
«Июнь, как скульптор, лепит груди…» [5]
Это – о ней?!
Стихи – Кис прочитал все – были действительно о любви. И насыщены едва намеченной, но оттого еще более напряженной, пряной эротикой.