По моему разумению, неразрывное сплетение спортивной и человеческой незаурядности этого человека, его восприятие в таких пересекающихся измерениях только и может привести к пониманию решающей силы Яшина и его особенного, отдельного положения в футболе. И понимание это лишь углубляется тем, что сам он отделять себя от других в футбольной среде решительно не позволял всем своим поведением – полным отсутствием личных амбиций, материальных претензий, ровными взаимоотношениями со всеми.
Замечено, что чемпионы и рекордсмены редко достигают адекватных человеческих, поведенческих высот. Но почему?! Разобраться поможет знаменитый советский спортсмен, чемпион Европы и экс-рекордсмен мира по прыжкам в длину Игорь Тер-Ованесян. Он один из немногих, кто не затерялся после ухода с арены, нашел себя в качестве спортивного деятеля и долгие годы оставался одним из самых влиятельных лиц Международной федерации легкой атлетики (ИААФ).
Так вот, Тер-Ованесян задался вопросом, почему среди крупных спортсменов мало симпатичных людей. «Потому, – отвечал он, – что задача опередить соперников, добиться результата, да еще и заработать делает их слишком сосредоточенными на себе. Мало кому удается, сконцентрировавшись на подготовке, оставаться приятным человеком». Игорь Арамович приводил в пример великого штангиста Юрия Власова. Вынужденный отупляюще ворочать на тренировках тонны металла, он вечно изображал из себя страдальца.
Когда я слушал Тер-Ованесяна, отметил про себя, что вот уж кто всячески избегал такого автопортрета с мученичеством в глазах, кто совсем не отличался эгоцентризмом и не зацикливался на себе, это Лев Яшин. Изматывающие тренировки он воспринимал как осознанную необходимость, не нагружал своими трудностями окружающих, может, потому и оставался в глазах других таким легким, контактным человеком. Ни на ком свою сосредоточенность ни злобой, ни раздражением не срывал. Казался моментами замкнуто сконцентрированным, но и только.
Яшин настолько незаметно погружался в состояние внутренней тишины, что не доставлял неприятных эмоций другим, тем более что его уединение никому помешать не могло, а если случалось краткосрочное отключение на людях, оно быстро сменялось привычными общительностью и дружелюбием. Действительно, среди великих чемпионов Яшин своими беззлобностью и уживчивостью напоминал белую ворону, умудрившись остаться Человеком.
Напитанное изначально добрым отношением в людям, уважение к партнерам и соперникам было прямо-таки встроено в игровые действия Яшина. Но незачем замазывать некоторые особенности живого, временами заводного характера. Как ни старался Яшин сдерживать и прятать свою игроцкую эмоциональность, жесткие футбольные схватки время от времени выдергивали потайную горячность из ее прочного внутреннего убежища. Серьезность подхода к своему делу, только профанам казавшемуся легкомысленным, в сплаве с накалом борьбы могла обернуться в разгар каких-то, сложно складывающихся матчей излишней крутостью, малооправданной непримиримостью. Возможно, это в какой-то степени объясняет, как пропел бы Высоцкий, «перегиб и парадокс», когда мирный, уравновешенный Яшин моментами вдруг превращался в агрессивного и воинственного.
Друзья по команде, не говоря о соперниках, замечали порой всплывавшую яшинскую привычку замахиваться мячом или выставлять его прямо перед носом бесцеремонных форвардов. Однажды, во время южноамериканского турне «Динамо» 1964 года, это стоило Яшину второго за карьеру удаления с поля. Такой жест в матче с перуанской командой «Спортинг кристал» (0:1), когда он отмахнулся мячом от неустанно врезавшегося в него Васкеса, был расценен как угрожающий не только картинно рухнувшим форвардом с наружностью громилы, но и хорошо известным в футбольном мире местным рефери с японской фамилией Ямасаки. В газетах даже появились заголовки «Яшина в Сибирь!» Ему самому и руководству делегации пришлось проявить недюжинные дипломатические способности, чтобы сгладить ситуацию. Пригодилась яшинская способность сходиться с людьми, как выразилась однажды Валентина Тимофеевна, в любом уголке земли. На заключительном банкете Васкес, покоренный обаянием русского вратаря, не отходил от «обидчика». Инцидент был замят, и в тех же газетах появилось его фото в обнимку с «обиженным».
Короче говоря, всякое на поле бывало с Яшиным – и выходил из себя, когда нервы подводили, и с судьей мог сцепиться – некоторые подобные факты разбросаны по страницам книги. Но когда перед глазами проплывают многие десятки только мной виденных матчей Яшина, а не меньше того известны в подробностях от очевидцев и из прессы, оказывается, что таких случаев кот наплакал. Обычно на провокации, действием ли, словом ли, он отвечал завидным самообладанием, вроде того, что проявил в неприятном эпизоде с Логофетом.
Выходец из интеллигентной спортивной семьи известных специалистов по гимнастике и современному пятиборью, даром что знаток нескольких языков, спартаковец Геннадий Логофет, однако, не всегда отличался на поле спортивным, джентльменским поведением. В кубковом полуфинале 1963 года, выигранном «Спартаком» со счетом 2:0, прекрасное исполнение пенальти, когда удалось развести Яшина и мяч по разным углам, 21-летний защитник сопроводил злорадным воплем «Тащи, рабочий!». Лев Иванович весь побелел, но сцепив зубы сдержался.
По окончании матча сам Логофет понял или кто-то надоумил, что совершил непотребство, и явился в динамовскую раздевалку с извинениями. Расстроенный еще и проигрышем, Яшин ответил молчанием, правда, через паузу кивнул в знак примирения: повинную голову меч не сечет. Логофет вздохнул с облегчением, тем не менее его долго преследовало мерзкое чувство совершенной подлости. Но все вокруг знали и ценили, что Яшин умел прощать обиды, никогда не держал камень за пазухой.
Срывы, изредка случавшиеся на поле у самого Яшина, кажутся детскими проказами на фоне хамских выходок, которые позволяли себе невоспитанные детины, вообще не умевшие владеть собой и начисто лишенные стыда, не то что врожденного благородства. Если же нет ни стыда, ни тем более благородства у сказителей, запросто можно превратиться в исказителей и лучшего вратаря мира изобразить отъявленным дебоширом. Именно так расставил акценты в своей книге тандем Маслаченко – Лейбовский, когда у очевидца матчей сборной 1958–1962 годов не находится ни единого слова о том, что коллега, как общепризнанно, неоднократно спасал команду, зато со смаком и преувеличениями раздуваются, а то и выдумываются примеры дерзких поступков, так что редкие эпизоды можно принять за обыкновение.
Наплывы дурных эмоций, иногда посещавшие Яшина, отодвигаются на обочину впечатлений об этой монументальной фигуре еще и полным отсутствием в ее поведении на поле (и вне его)… этой самой монументальности, звездного самоощущения, премьерских замашек. Садясь за эту книгу, я спрашивал и себя и футбольных друзей, в каком обличье больше всего запомнился Яшин. Он снова предстал перед нами по-мужским отважным, суровым и выдержанным, по-хозяйски деловитым, уверенным и спокойным, лишенным какого бы то ни было позерства. Стиль игры неизбежно слился со стилем поведения. Недаром говорят: стиль – это человек.
Если Яшина невозможно даже вообразить разнузданным, то холодным, колючим, гневным представить себе можно. Не скрывая сердечного, даже ласкового отношения к тем, кто прошел с ним рука об руку, кого при этом считал профессионалом, или, как сам говорил, специалистом, он не слишком жаловал малодушных и равнодушных. Любители легкой жизни его даже побаивались, старались держаться подальше. В гневе не всегда мог сдержаться. Был грех, однажды поднял руку на «сачка» – потребовал во время игры не стоять столбом, двигаться, тот огрызнулся, а в раздевалке получил оплеуху.