– Верно, – говорил Митя. – Пока вы болели, наша фирма переехала. Тогда нас было пятеро: Владик Филипченко, ваш друг, он ведь тоже работал здесь. Мы его взяли по вашей рекомендации… Не помните? Не страшно, Владислав Сергеевич, – главное, что вы на месте, и процесс идет теперь без перебоев. Для нас очень важно, чтобы вы смогли вернуться на работу. Очень. Вы ведь тоже человек проверенный… Не помните? Это не страшно. Ваш врач уверяет, что память вернется однажды. А пока работа, которую вы выполняете, позволяет нашей фирме функционировать без сбоев…
Ну и ладно, ну и хорошо. Его больше заботили другие вещи. БЕССМЫСЛЕННОСТЬ всего – вот что его заботило. В этой жизни не было ни одного опознавательного знака. Даже одиночество было бессмысленным. Если у одиночества и есть смысл, то только в страдании. Или, может, в наслаждении им?
Он не страдал и не наслаждался. Он существовал бессмысленно, как овощ на грядке.
Жена Лена, дочь Полина, друг Владик… Сплошной хаос, мешанина обрывков воспоминаний, разрозненных кадров, лиц и сцен. Они путались, не выстраиваясь в связанный ряд и вскоре снова исчезали в мутных водах забвения… У него не было никаких ощущений при мыслях о жене и дочери, что его удивляло. Зато при мысли о Владьке в груди появлялось что-то теплое, родное…
Он слышал в больнице: Валерий Валерьевич говорил о замещении, о раздвоении личности. Якобы он потому и не может вспомнить своего друга, потому что ассоциирует себя с ним. И вызвано это его подсознательным чувством вины за смерть друга… В результате он не может его вспомнить как отдельную личность, потому что поселил ее внутри себя…
Этот бред он с трудом понимал, но где-то на периферии сознания и впрямь путалось: он кто? Который из двух Владов? Ему казалось, что его зовут Владилен, но врач объяснил, что Владиленом был друг, а сам он Владислав. Ему казалось, что в собственных чертах он узнает черты друга, но врач говорил, что он в результате пластической операции не похож ни на себя самого, ни на друга…
Лицо было новым, работа была новой, квартира была новой… Все переехало, сместилось, изменилось, не осталось никаких опознавательных знаков, и его мозг буксовал, пытаясь найти хоть какие-то узнаваемые приметы прошлой жизни.
В коробках оказались фотографии: он смотрел на себя, прошлого, на жену и дочь, и ему иногда казалось, что он все это помнит. А потом, что нет. Что это не узнавание, а просто новая информация, которая легко залегла в его беспамятный мозг, вписалась в чистый лист его памяти…
Он решил не насиловать память, просто махнул на нее рукой, не в силах больше следить за ее выкрутасами. Лучше спокойно запускать в мозг новую информацию и обрабатывать ее, только ее. Тем более что врач, Валерий Валерьевич, обещал, что память вернется однажды сама.
Поэтому он принял свое новое лицо как данность; свою новую квартиру – как данность, свою работу – как данность.
Потекли однообразные дни, в которые, кроме работы и квартиры, у него ничего не было. Ни-че-го! И от этого было паршиво. У человека должны быть друзья, должны быть близкие люди, разве не так? И даже если самые близкие погибли, не может же быть такого, чтобы у него никого, никого, ну никого больше не было?!
Митя дал ему понять, что они раньше если и не были друзьями, то приятельствовали. Он был моложе Влада лет на десять, дело свое знал хорошо и хоть не считался директором, но явно руководил остальными. Незаметно, без гонору, но руководил. С Владом Митя был вежлив, предупредителен, от него струилось доброжелательное понимание… И даже намеки на то, что готов всячески помочь, подсказать, посидеть вечерком в баре…
Но Влад не понимал, зачем ему сидеть с Митей. Говорить ему с ним было не о чем – как бы он ни приятельствовал с Митей раньше, сейчас он не чувствовал к этому человеку никакого особого расположения. Был, конечно, благодарен за помощь, но и все. И он сделал вид, что намеков не понимает.
Но сам все же надеялся, что где-то существует человек, которого он мог бы опознать как близкого не памятью, нет, на нее он не рассчитывал, а чувствами. Человека, с которым он мог бы посидеть за бутылкой водки (коньяку, шампанского) и который ему расскажет, что Влад раньше делал, где бывал, чем жил…
Да, именно! Чем он жил? Это был на сегодняшний день самый насущный вопрос. Потому что на сегодняшний день он совершенно не знал, чем ему жить.
Самое смешное, что в коробках и ящиках, сложенных при переезде (кем? Женой? Им самим? Нанятым человеком?), не нашлось ни одной записной книжки. Они исчезли напрочь, потерялись. Ни одного телефона, ни одного имени, ни одного адреса.
Но однажды он вдруг вспомнил: Вова.
Вова – как дальше? Память молчала. Вова – какие отношения с ним были? Кем был Вова? Память молчала, зараза!
Зато через пару дней всплыл адрес: Часовая улица, дом… И он поехал.
Поехал без звонка. Во-первых, телефона он не помнил. Во-вторых, что говорить по телефону? Здрасте, Вова, я… Я сам не знаю, кто я? У меня, видите ли, раздвоение личности. Я всех на фиг забыл, а вот ваш (твой?) адресок вдруг вспомнил?
Он поехал, короче.
Лучше бы он этого не делал. Облом полный: Вова умер от инфаркта две недели тому назад. И все, что Влад получил, – это заплаканную вдову и ее заявление: «Конечно, я помню Влада… Но это не вы! Вы – не Влад!»
И добро ему было объяснять про пластическую операцию, про кому и амнезию как следствие травмы…
Она была категорична: «Я вас не знаю!»
И что он мог ей сказать в ответ, если он сам себя не знал?
Память, однако, спустя пару дней сделала ему еще один сюрприз: номер телефона. Он не представлял, чей. Но все же решил набрать.
– Куда я попал? – по-идиотски спросил он, услышав в трубке приятный женский голос.
– А куда вы хотели попасть? – насмешливо отозвалась женщина.
– Я… Видите ли… Этот номер у меня…
– Владька? – вдруг ахнула женщина. Так ахнула, что он похолодел.
– Да, – ответил он, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом: вот сейчас, сейчас произойдет чудо и… – Да, это я, – выдохнул он в телефон. – То есть на самом деле я точно не знаю… То есть я Влад, но я вас не помню…
Женщина не ответила. Он чувствовал, как напряженно она вслушивалась в его голос. Он ждал.
– Как вы можете? – наконец хрипло проговорила женщина. – Как вы смеете?! Это жестоко, так шутить! – Рыдания мешали ей говорить.
Он страшно растерялся. О чем она?
– Я не понимаю… Простите, но я действительно Влад… И ваш телефон…
– Влада нет! – выкрикнула женщина. – Он погиб! Забудьте мой номер навсегда, скотина бесчувственная!
Люля бросила трубку. Этот человек, с голосом, похожим на Владькин… Он, несомненно, ошибся номером… И – ну есть же такие идиоты! – на ее непроизвольное восклицание: «Владька!» – ответил, что он Влад и есть! Этим телефонным дебилам не приходит в голову, что они могут нечаянно попасть в сердце беды и боли!!!