Но почему ангелы решили взять на себя боль этого господина из жуткого подземелья Правды? За что ему такое благоволение? Ему, без всякого сомнения, было больно. Не просто больно, а мучительно больно. Ведь то, что происходило на глазах Венцеля Марцела, было более чем пыткой. В подобных случаях люди кричат до онемения, рыдают до сухости глаз, мочатся и блюют.

Но при этом они связаны и находятся в полной власти тех, кто их терзает.

Но чтобы вот так, добровольно отдать себя на нечеловеческие муки и при этом не выть волком, не завывать северным ветром, а всего лишь отделаться потом на лице…

Нет, определенно ангелы приняли его боль.

…Вначале бюргермейстер решил, что ему пора в город по его бесконечным житейским делам. Он даже попрощался. Но когда Венцель Марцел увидел, как господин «Эй» раскладывает на чистом полотне множество маленьких и больших неестественно блестящих инструментов, ему захотелось немного задержаться.

День был солнечным, сухим, и лежащие на белом полотне щипчики, ножи, крючочки, буравчики и что-то еще, сверкающие в солнечных лучах, завораживали взгляд. Но вместе с тем все это вызывало любопытство и даже жгучий интерес. Ведь необычные инструменты должны соприкоснуться с телом. Не только соприкоснуться, но и войти в него.

Что же будет? Неужели можно добровольно всаживать в себя злой металл?

Дитя подземелья Правды довольно долго возился в доме у огня. Он варил в медном котелке травы и время от времени выходил к сидящим у полотна Гельмуту Хорсту и бюргермейстеру. Обращаясь к лекарю, он пытался говорить мягко и даже улыбался.

Конечно, их беседа была ученой и многое Венцель Марцел так и не понял, но то, что он услышал, было настолько познавательным и новым, что бюргермейстер невольно заинтересовался. Ведь и ему открыты многие книжные тайны, и он совсем не глупый баран, смотрящий на пастухов, которые спорят о том, как его надо зарезать. У господина «Эй» с господином лекарем часто случался спор, в котором Гельмут вначале яростно не соглашался, но затем постепенно отступал, хотя и продолжал снисходительно улыбаться.

Особенно лекарь не верил в то, что фаланги кисти так же пустотелы внутри, как и камыш, и в них можно просунуть металлические стержни, которые не дадут согнуться треснутым костям и криво срастись. Гельмут твердо стоял на том, что человек от этого сразу же умрет, а если не сразу, то металл превратится в ржавчину и соками организма будет доставлен к сердцу, а там, скопившись, задержит кровь.

– Это не просто металл, – убеждал его раненый, протягивая к солнцу тонкий стержень цвета молодого серебра. – Это железо, которое выковали в далеких восточных странах. В нем есть растертые в пыль частицы металла, что прилетели на землю с небес.

– Это посланники дьявола, – перекрестившись, заметил бюргермейстер.

– Это посланники Бога, – ничуть не смутившись, возразил господин «Эй». – Такой металл может сколько угодно лежать в воде, даже не покрываясь малейшим слоем ржавчины.

А затем началось то, что и задержало бюргермейстера.

Но лучше бы он этого не видел. Тогда он спокойно спал бы в своей кровати и не произносил бы многочисленные молитвы. Хотя и это очень важно. Чем больше молитв вознесет к небесам человек, тем больше он будет уверен, что перед ним откроется путь в божественные сады.

И все же непонятно, как этому господину «Эй» удавалось сдерживать ужасную боль.

Сначала лекарь Гельмут под руководством палача тонким ножом рассек кожу во многих местах израненной конечности. Затем лекарь стал буравить кости тонким сверлом. При этом по неопытности он дважды ошибся, так что пришлось начинать работу заново. Но господин «Эй», казалось, вовсе не чувствовал боли, хотя то, что с ним проделывал лекарь, иначе как пыткой не назовешь. Его голос, когда он объяснял лекарю тонкости проводимой операции, оставался ровным и спокойным. Он не изменился даже тогда, когда вглубь костей Гельмут Хорст стал забивать эти странные металлические стержни. И уж совсем ужасными были винты, точнее их блестящие головки, торчавшие в разрезах мышц. И кровь… Много крови.

Что же палач вытворяет с теми несчастными, которые были переданы ему в руки, если сам над собой производит такое, что и простому наблюдателю хотелось орать от страха и боли…

– О Господи, и зачем же ты позволил мне смотреть на все это! – в очередной раз переворачиваясь с бока на бок, простонал Венцель Марцел.

И все же любопытный человек, это страшилище из подземелья Правды. Может, и в самом деле его израненная рука станет служить ему, как и прежде? Тогда у бюргермейстера будет свой палач. И не просто палач, а палач, рядом с которым бледнеют другие палачи. Что уже говорить о людишках его города!

Пусть только срастутся кости. Венцель Марцел постарается правильно представить жителям Витинбурга воспитанника жестокого епископа. Старик прав – он будет смотреть с небес и удивляться полезности своего палача, которым руководит мудрый бюргермейстер.

Наутро Венцель Марцел приказал приготовить немного лишней каши. Он даже расщедрился на маленький кувшин молока и овощи. Все это предназначалось человеку, живущему в доме умершего палача. Вот только идти туда служанка отказалась. Даже после того, как бюргермейстер пнул ее по ноге своим тяжелым сапогом и, сердито сопя, поднялся к себе на второй этаж.

Стоя у полуоткрытой двери своей комнаты, Венцель Марцел еще некоторое время слушал, как его дочь Эльва успокаивает служанку. Потом появился соседский мальчишка и с готовностью, за маленький кружок колбасы, согласился отнести корзину к страшному дому. Два таких же кружка колбасы и еще кувшин с вином появились в корзине благодаря щедрости бюргермейстерской дочери.

– Ладно, – простонал Венцель Марцел. – Даст Бог, отработает…

Глава 5

Через несколько дней весть о человеке, поселившемся с позволения бюргермейстера в доме палача, разнеслась не только по городу, но и по всей округе. Вначале дом окружили вездесущие мальчишки. Впрочем, ни один из них не осмелился приблизиться к почерневшему дому ближе чем на пятьдесят шагов. За мальчишками потянулись пары влюбленных, желавшие увидеть что-либо ужасное, такое, отчего испуганная девушка с готовностью уткнется лицом в дышащую жаром грудь своего защитника. И это ничего, что сам защитник не стремился подойти поближе к ужасному. Ему этого и не хотелось. Зато он с пониманием выбирал удобное место в густом орешнике, где трудно было наблюдать за домом, но зато приятно целовать и ощупывать девичьи прелести.

Однако очень скоро молодят из орешника вытеснили пары любовников, забредшие сюда с той же целью – понаблюдать за новым хозяином дома, что не мешало им с полным сознанием и усердием отдаваться плотским наслаждениям.

Но и эти короткие дни для пар быстро закончились, так как на холмах полюбили располагаться строгие бюргеры со своими костлявыми женами и хорошо откормленными служанками. А порой несколько семей, собравшись за большим кувшином вина, вели неспешный разговор о делах мастеровых и обсуждали последние городские сплетни. При этом они с презрением посматривали на арендаторов и крестьян, которые жались у дороги и вытягивали шеи в сторону дома палача.