Этим он занимался в течение нескольких дней. Еще столько же он обдумывал и рисовал всю машину целиком и по частям. И лишь вечером пятого дня он в основном закончил столь трудную работу.
Только после этого он вытащил из черного мешка остальные книги и свитки. Но ничего полезного для лесопильни Гудо в них не нашел. К тому же многие листы были написаны непонятными ему буквами и знаками. Поэтому они так и остались лежать на столе до утра в том беспорядке, что, несомненно, взбесило бы покойного мэтра Гальчини.
Гудо поднял с глиняного пола черный мешок и с особой бережностью вложил в него наследство своего наставника. На столе остались лежать двенадцать листов итальянской бумаги, которые дал палачу Венцель Марцел по его просьбе. На этих листах был запечатлен плод его многодневного труда, и Гудо приходилось подолгу всматриваться в схемы и рисунки, начертанные в книгах Гальчини, а также многократно перечитывать и тщательно обдумывать их описание и пояснения.
Гудо отнес мешок в дальний угол дома, где он несколько месяцев назад сделал тайник, вырыв яму и прикрыв ее досками, сверху которых притаптывал глину. Хотя он и был уверен, что ни один человек не войдет в его дом, но, памятуя восточную пословицу «На Аллаха надейся, но верблюда привязывай», которую очень часто повторял учитель, решил не рисковать и схоронить ценное наследие Гальчини.
Затем он взял со стола листки бумаги и, свернув их в трубочку, перевязал кожаным ремешком.
Пора было идти к бюргермейстеру.
Прихватив с собой кусок засохшего хлеба и жуя его на ходу, Гудо поспешил в город.
На ступенях Ратуши Венцеля Марцела не оказалось.
В зале городского совета собрались почти все значительные люди Витинбурга. Гудо постоял возле открытой двери и некоторое время послушал, как, сменяя друг друга, высказывались старейшины цехов, купцы, менялы и другие витинбуржцы, которых Венцель Марцел призвал для участия в его важном замысле. Почти все они высказывали сомнения. Часто весьма убедительно.
Сам бюргермейстер таким разговорам не препятствовал. За последние дни он так много и громко говорил, что его голос охрип, а затем и вовсе пропал. Теперь он только взмахивал руками и гримасничал, пытаясь придать лицу то гневное, то оскорбленное выражение.
Гудо спустился в архив и уселся на деревянную скамью с высокой спинкой. Городской архивариус пробормотал что-то невразумительное и поспешил удалиться. Палач прикрыл глаза и представил себе большое, вырытое людьми озеро, окруженное высокой каменной стеной. Из стены выходит широкий деревянный желоб, по которому струится водный поток. Вода с высоты падает на колесо, заставляя его непрерывно вращаться. Вал этого колеса приводит в движение пилу. И вот к ней на четырехколесной тележке подкатывают бревно…
Нет. Стоп. Колеса тележки должны двигаться в металлических пазах, как стрела в арбалете. И еще. На тележке, в поперечине бревна, должны быть круглые деревянные катки. Нет. Железные. И они должны вращаться. Так спускают корабли на воду…
Не все продумал Гудо. Нет, не все. Нужно еще размышлять и рисовать. Все должно быть обдумано более тщательно. Значит, предстоит потрудиться.
Гудо резко встал и быстрым шагом покинул здание Ратуши.
Конечно, бюргермейстер будет очень недоволен, что Гудо задерживает работу. Но он делает это с пользой. Бюргермейстер позже обязательно поймет это. Хотя ему сейчас очень тяжело. Противники его замысла ежедневно прибавляют в весе и могут задавить смелую идею бюргермейстера. Поэтому он должен поспешить, предоставить что-то более весомое. И этим должна стать машина.
Гудо не подведет. Но сейчас нужно все заново обдумать. Ведь каждый подмастерье, желающий заполучить звание мастера, обязан предоставить свой шедевр, то есть изделие, в котором он полностью покажет себя, чтобы им остались довольны старшины цеха и те, кто будет этим изделием пользоваться долгие годы.
Вот и Гудо должен создать свой шедевр. И шедевр не палача, искусного в терзании человеческой плоти, а истинно ремесленного мастера, создающего нечто, чему будут удивляться, возможно, и после его смерти.
Палач ускорил шаг. Листы бумаги жгли ему руку. Он спешил в свой дом, за стол, готовый трудиться весь день и всю ночь, пока не будет удовлетворен достигнутым результатом.
Мэтр Гальчини должен быть горд за своего ученика. По крайней мере, доволен.
Гудо спешил. Но если бы он на мгновение обернулся, то увидел бы, как за ним, с трудом передвигая толстые ноги, весь в поту спешит бюргермейстер и гневно машет кулаками.
Венцель Марцел сдался, не добежав до городских ворот с полсотни шагов. Он остановился и долго не мог отдышаться. Его губы безмолвно кривились в ругательствах. Глаза метали молнии, а руки изгибались в неприличных жестах.
Две старушки остановились неподалеку и с нескрываемым интересом уставились на Венцеля Марцела. Когда тот наконец заметил любопытствующих, он свернул им из толстых пальцев дьявольский нос.
Старушки перекрестились и поспешили прочь.
На следующий день весь город решал, мучил ли бюргермейстера сатана или он просто хлебнул веселого вина. Большинство отдало предпочтение вину.
Венцель Марцел заболел.
Он лежал, укрывшись с головой пуховым одеялом, и не желал показываться из-под него. Никакие уговоры не помогали, как ни просили бюргермейстера служанка Хейла, его дочь Эльва и приглашенный лекарь Гельмут Хорст.
Поразмыслив, молодой лекарь велел служанке принести любимое и удобное кресло бюргермейстера и поставить его у кровати больного. Затем Гельмут удобно расположился в нем и потребовал большую чашу вина. Но даже присутствие чужого зада в любимом кресле и наглое потягивание дорогого вина не впечатлило Венцеля Марцела и не заставило его показать носа.
Он всерьез воспринял свою болезнь. А что же это, как не болезнь? Ведь у него тряслись руки, подкашивались ноги. В груди словно поселился камень, а голова постоянно кружилась. И было отчего. О, проклятый палач! Лучше бы тебя съели крысы в епископском подземелье. Сколько несчастий принес он бедному Венцелю Марцелу!
Воистину бедному.
Венцель Марцел тихо застонал и перевернулся на правый бок. Он совсем не слышал вопросов молодого лекаря и не собирался на них отвечать. Попробуй ответь, и тот сразу возьмется за лечение. А лечение стоит денег. Денег, которых уже совсем нет у некогда обеспеченного бюргермейстера Витинбурга.
Все сожрала машина. Машина дьявола – палача. О проклятый палач!
Венцель Марцел выполнил все требования этого слуги дьявола. Ни в чем ему не отказывал. А этот господин в синих одеждах по наущению сатаны творил что хотел, полностью подчинив себе волю бюргермейстера.
Сначала он за огромные деньги вытащил из замка покойного епископа черный мешок дьявола. И даже не заикнулся о том, что в нем такого нужного и полезного для великой затеи Венцеля Марцела. А сам бюргермейстер не рискнул заглянуть в кожаный мешок, даже когда тот ненадолго оказался в его руках.