– Тебе повезло, рыцарь, – тихо произнес Гудо, но не стал объяснять, в чем именно повезло Гюстеву фон Бирку.
Очистив тонким пинцетом серую узловатую поверхность мозга от осколков, палач вложил на место высверленного отверстия серебряный кружок и слегка вдавил его в кость.
– Теперь я зашью рану и попрошу эту девушку, чтобы она долго и горячо молилась за тебя. А еще ей придется ухаживать за тобой. Я думаю, она не откажется. Я расскажу, как это нужно правильно сделать, и она все сделает. У нее душа ангела. Но прежде мне придется и ее поднять на ноги. Ох, люди, люди… Твари Божьи! То рожают, то убивают. То калечат, то лечат. И что же вас так тянет друг к другу…
Гудо стоял на своем привычном месте у позорного столба на рыночной площади. Сегодня площадь просто кипела от огромного количества приезжих и местных жителей. Особенно хорошо в этот день продавались украшения, одежда и дорогое оружие. Город готовился к прибытию императора.
– Гудо, тебя зовет судья Перкель.
Палач посмотрел на стоящего внизу Патрика и, тяжело вздохнув, спрыгнул к нему.
– Я думаю, здесь ничего греховного не случится, – сказал Гудо.
– Я постою вместо тебя, – улыбнувшись, ответил помощник.
– Хорошо, у тебя острый глаз. Ты все увидишь. А ведь скоро закончится уговоренный срок и ты будешь свободен.
– Это так. Уйду к себе на родную землю и построю там лесопильню.
Патрик рассмеялся. Палач не выдержал и, скривив губы в подобии улыбки, спросил:
– Честный труд?
– Как получится. У меня же не будет такого палача, как ты… Такого человека, как ты. А может, в гости пожалуешь, когда город освободит тебя?
– Ладно, поживем – увидим. Как там наш рыцарь?
– А что ему остается? После твоих рук и мертвые оживают.
– Не болтай лишнего. – Гудо строго посмотрел на помощника.
– Я-то ничего. А вот когда наш барон открыл глаза, Эльва была в таком восторге, что всему свету вознесла благодарность… И тебе. Полгорода ахнуло. А лекарь Хорст стал таким зеленым, что даже приболел. И как тебе это?
– Глупая девчонка. Ведь просил же… Ты передал ей мои настойки и мази?
– Из рук в руки.
– Сказал дословно все, что я велел сделать?
– И даже больше. – Патрик засмеялся.
– Ох, и смешливый же ты. – Палач покачал головой.
– А чему печалиться? Жизнь – это такая веселая и забавная карусель. Только успевай круги считать.
– Ладно, наблюдай и будь построже. Интересно, что же судья решил.
– А что ему решать? Ему некогда. Он торопится высунуться навстречу императору. Как и весь город. Вот народу набьется. Все рты раскроют и про кошели забудут.
– Помни о своих руках. – Палач похлопал помощника по плечу и отправился в сторону городской тюрьмы.
Гудо пришел под самый конец вынесения приговора. Писец, держа в руках лист желтой бумаги, заканчивал дочитывать приговор:
– «…тем самым едва не лишив жизни благородного рыцаря Гюстева фон Бирка. Так как не установлено личное участие в этом преступном деле человека по имени Доминик, но учтено, что он является супериором преступной шайки и несет полную ответственность за нравственность и порядок среди своих братьев и сестер, суд города Витинбурга приговаривает его к выставлению на сутки у позорного столба, с предварительным нанесением на его тело двадцати ударов кнута».
– Старик, ты еще очень мягко наказан, – сказал судья Перкель, обращаясь к коленопреклоненному супериору. Вознеси молитвы Господу за то, что он сохранил жизнь благородному рыцарю. И больше никогда не появляйся в наших краях. А вот и ты, палач. Знай свое дело. И сегодня же вечером его привяжешь. В полдень дай ему хорошенько, а перед закатом солнца выброси его за городские ворота. Императору незачем смотреть на эту грешную душу. Все. Я спешу. Писец, все остальное уладишь сам.
Судья Перкель трусцой поспешил к выходу из тесной судебной комнаты. Писец поклонился ему и стал торопливо собирать свои бумаги, пергаменты, перья и множество чернильниц.
– Палач, тебе известно, как надобно поступать. Знай свое дело.
Последние слова писец произнес уже в дверях.
Гудо снял со стены моток веревки и подошел к супериору.
– Пойдем. Я должен исполнить свое дело.
Старик тяжело поднялся и посмотрел на палача.
– Каждый из нас исполняет свое дело, но при этом мы помним, что так угодно Господу.
– У нас еще есть время до вечера. Ты голоден?
Супериор равнодушно махнул рукой.
– Ладно, пойдем.
Палач отвел Доминика в тесный каменный мешок, служивший местом пребывания преступников, и запер за ним дверь. Очень скоро он вернулся и положил перед сидящим на охапке соломы стариком кувшин молока и свежий хлеб.
– Набирайся сил. Хотя сутки без воды и пищи не так уж и страшны, зато мой кнут может причинить тебя большие страдания. Чтобы их вынести, нужны силы.
– Гудо, во мне столько силы и человеческой, и данной Богом, что я выдержу и сотню ударов. Лишь бы это помогло тому, ради чего я в этом городе.
Палач внимательно посмотрел на супериора.
– Я уже слышал, как ты произнес имя Гальчини. Ты сделал это с умыслом. Значит, тебя привела сюда его тень?
– Мне так хотелось с тобой поговорить. Но ты меня упорно избегал. А мне нужно многое тебе сказать. От этого зависит жизнь достойных людей.
– Все, что связано с Гальчини, чаще приносит мне боль и душевные страдания, – склонив голову, признался Гудо.
– Но иногда ты вспоминаешь о нем с благодарностью.
– Я бы не назвал эти воспоминания благодарностью.
– Он не всегда был таким. Суровое время и подлые люди заставили его укрыться под маской сурового и беспощадного человека. Но поверь старику, когда-то Гальчини был веселым и жизнерадостным молодым человеком. Впрочем, тогда его звали не Гальчини.
– Он никогда не рассказывал о себе.
– Это была не его собственная тайна. Это тайна лучших людей.
– Тамплиеров, – выпалил палач и не мигая уставился на старика.
Тот отломил кусок хлеба и стал его тщательно разжевывать. Затем он отпил из кувшина и вытер бороду.
– Он не ошибся в тебе. Ты умный человек.
– Нет, это не так. Это он сделал меня таким. Сделал благодаря своей невероятной жестокости и величайшим знаниям. Этот старик до последних дней жизни казался железным как телом, так и душой. И каждый день рядом с ним был адом.
– Он знал, что делал.
– Знал? Да уж… Гальчини знал, что он в полной безопасности только в подземелье Правды, где своей мантией, словно щитом, его прикрывал помешанный на пытках епископ. Он имел большое влияние на этого кровавого старика. Но Гальчини нужно было сохранить, а главное, передать свою тайну. Теперь я знаю, что это была не его тайна. И он выбрал меня. Меня всегда легко разыскать. Любой укажет на палача с лицом, от которого даже сам сатана отворачивается.