– Не страшно, Патрик? – тихо спросил палач.
Патрик промолчал.
– Как окажемся за первой повозкой, там и оставайся. У тебя есть нож? Хорошо. Можешь показать его всем, кто посмеет к тебе приблизиться менее чем на пять шагов.
Но тут Гудо увидел выходящих из-за повозок мужчин и женщин различных сословий: от нищего калеки до одетых в бархат и парчу благородных господ. К ногам многих прижимались дети. Где-то между повозками ревели младенцы, выпрашивая материнского молока.
На лицах тех, кто вышел навстречу палачу, застыло выражение печали и отчаяния. Еще несколько дней назад, а может, даже вчера, им в самом дьявольском сне не мог присниться весь тот ужас, что вышвырнул их из родных домов. Подгоняемые страхом, эти люди бросились в путь – от родного порога к неизвестности. Мучительной неизвестности.
Гудо остановился в десяти шагах и громко сказал:
– Я – палач города Витинбурга.
На эти слова вперед вышел богато одетый мужчина преклонных лет [63] .
– Мы знаем тебя. Большинство тех, кто стоит за моей спиной, из Мюнстера. Чума уже подступила к его стенам. Нам посчастливилось вырваться, когда в городе еще не было ни одного зачумленного. Теперь уже в Мюнстере трупы валяются на улицах. Мы несколько дней прятались в лесу, но поняли, что деревья и кусты не могут быть надежной защитой от черной смерти. У нас есть продовольствие и оружие. Мы просим поселить наших жен и детей за стенами, а мужчины останутся на дорогах, чтобы не пропустить больных и остановить наплыв бегущих.
– Как тебя зовут? – с раздражением в голосе спросил Гудо. Этот человек говорил верные слова. И можно было не сомневаться в том, что его рука не дрогнет, чтобы остановить тех, кто шел вслед за ним на спасительную землю Витинбурга. Но что-то настораживало в нем палача.
– Я – Альберт, первый из купцов города Мюнстера. Меня вчера назначили в старшины этого обоза.
– Так значит, это ты выбрал Витинбург для спасения от чумы? – Гудо нахмурился.
– Я, – честно признался купец. – Я часто бываю в разных городах. В Мюнстере и в некоторых других городах я присутствовал на казнях и наказаниях, в которых ты проявил свое мастерство. Многие знают господина в синих одеждах из Витинбурга. И если у города такой палач, значит, в нем мудрый бюргермейстер. Такой город сможет противостоять многим бедам. Я так и сказал тем людям, что стоят за моей спиной.
– Сколько у вас мужчин?
Альберт нагловато усмехнулся и гордо произнес:
– Около ста. И все вооружены. Они выполнят любой мой приказ.
– Хорошо, оставайтесь на месте, – велел палач и, махнув рукой Патрику, направился к бюргермейстеру и тем, кто был рядом с ним.
Еще издали Венцель Марцел спросил палача:
– Они принесли чуму?
Гудо молча подошел к бюргермейстеру и, глядя себе под ноги, ответил:
– Не знаю. Там сотня вооруженных мужчин, в отчаянии готовых на все. Старший у них Альберт, купец из Мюнстера. Кажется, он имеет на этих людей большое влияние.
– И что они хотят? – бледнея, спросил бюргермейстер.
– Они хотят, чтобы вы впустили под защиту города женщин и детей. А мужчины готовы встать карантином на границах Витинбурга и никого больше не впустить.
– О, слава Господу! Все, как я говорил. – Отец Марцио перекрестился. – Пусть сегодня же строят на границах виселицы и вздергивают всех строптивых. Чем больше виселиц, тем лучше. А почему прекратили звонить в колокола?
– Так вы, святой отец, предлагаете впустить этот сброд в город? А как на это посмотрят бюргеры? Вы думаете, они с радостью распахнут свои двери и впустят незнакомых людей? – Венцель Марцел посмотрел на судью.
Перкель согласно кивнул и добавил:
– А если уже завтра к нам сбежится вся округа? Все селяне, которые проживают на наших землях?
– И их на карантинный дозор, – уверенно произнес отец Марцио.
– И дать каждому оружие! – крикнул в отчаянии Венцель Марцел.
– Если селян убедить, что они под нашей защитой, вряд ли они станут покидать дома и бежать под стены города, – разумно заметил судья.
– Вот и отправляйся сегодня же к ним. Они послушают судью.
– А может, они еще и не знают о черной смерти, – пролепетал побледневший Перкель.
– Вот еще! – разозлился Венцель Марцел. – Об этом уже знают все птицы и звери в лесу. Что же делать? Что делать? Говорите!
– Я все сказал еще вчера, – насупившись, напомнил священник.
– Что ж, если городу нужно, я готов отправиться в путь, – неожиданно смело заявил судья Перкель.
Венцель Марцел с удивлением посмотрел на городского судью и немного успокоился.
– А ты что скажешь, палач?
Гудо, не поднимая головы, долго молчал. Потом он тяжело вздохнул и произнес:
– Если ничего не сделать, то уже завтра здесь будут многие тысячи. Надеюсь, мы сможем уговорить их несколько дней пожить в повозках здесь, на поляне. А большинство мужчин все же отправить на организацию карантинов…
– Вот-вот… И пусть сразу же строят виселицы, – вставил отец Марцио.
– …Одиноких беженцев и неорганизованные толпы можно легко остановить. Если у них не найдется такой же Альберт. Но на поляну нужно пропускать только тех, на ком нет признаков болезни. Людей нужно осмотреть.
– И кто же их осмотрит? Проклятый мальчишка Хорст заперся в своем доме и слышать ничего не желает, – печально произнес бюргермейстер.
– Я осмотрю, – с натугой выдавил палач. – Мне известны признаки этой болезни.
Судья Перкель неожиданно рассмеялся.
– Чтобы они позволили осмотреть себя палачу! Бред какой-то. А еще их жены, сестры. Дети, наконец.
Палач промолчал.
– А может, выдать палача за лекаря? – тихо предложил судья Перкель.
– Нет. Им известно, кто я, – отозвался Гудо.
– Вот задача, – вздохнув, пробормотал бюргермейстер. – И что теперь делать?
– Я поговорю с этим Альбертом, – после паузы предложил отец Марцио. – Слово Церкви – важное слово. Особенно в такие трагические дни. К тому же этот осмотр и им полезен, если они хотят жить.
* * *
– Он долго не соглашался, но мне удалось убедить его. Главное, что Альберт поверил в то, что я не только отпущу невольный грех, но и сниму проклятие, если даже палач прикоснется к кому-либо из них…
– А вы, святой отец, можете снять и проклятие? – спросил Венцель Марцел, вытирая лицо. Его большой платок уже давно был пропитан потом так, что хоть выжимай.
Отец Марцио с высоты своего роста надменно посмотрел на бюргермейстера и с гордостью ответил: