И пусть это жестоко. И пусть это немилосердно. И пусть порадуется сатана тому, что Гудо нарушил данное Господу слово. Но то, что сильное и умелое в обращении с дубиной чудовище в синих одеждах навело порядок на берегу – польза всем несчастным узникам проклятого острова Лазаретто. Польза тем, кого еще привезут на холодный песок карантина. Польза самому Гудо. А главное – это путь к спасению Аделы и детей.
Но сколько бы ни придумать оправданий, а вот оно то, что в действительности есть – слова клятвы нарушены!
Господь лишь слегка качнул головой, и судьба опять сбила с ног несчастного Гудо. Именно сбила с ног, опрокинула на спину и наступила тяжелой ногой гнева. Ведь могла же лодка пристать к другому кораблю, капитан которой добрый христианин и справедливый человек. Хотя…
Можно ли такого сыскать в страшное, жестокое время, когда человек, засыпая, радуется, что прожил этот день, и совсем не уверен, что встретит завтрашнее утро. Когда, отправляясь в дальний путь по торговым делам, купец просит священника отпустить все его грехи, ибо в дом родной он может и не вернуться. Когда дети, не послушав наставления старших, выбегают поиграть в душистых лугах за городской стеной и навеки пропадают для семьи и близких. Когда, томимый жаждой путник может выпить воды из придорожного колодца, а на вечер умереть в жестоких болях и страданиях.
А разве мало бывало случаев, когда пилигримы, отправляясь на святую землю, платили золотом и брали клятву с капитана, а высаживались в жарких землях Африки уже рабами? Разве не говорили тогда святые странники друг другу: утром честный капитан, вечером – пират!
И все же мир не без добрых людей. И многие искренне молятся Господу, и призывают свою судьбу быть добрее с ним.
Гудо молился часто, еще чаще просил свою судьбу быть чуточку добрее. Так верилось – случится счастье… Но из нескольких десятков кораблей, стоявших на рейде в лагуне, судьба выбрала галеру страшного демона – герцога Санудо. И поделом Гудо! Не греши! Ибо клятвоотступничество – грех великий!
А ведь если предаться философии, то клятва – это всего лишь слова, слова, слова…
* * *
Джованни Санудо намеренно не ступил после захода солнца в пределы столицы еще недавно могучего Эпирского деспотата [77] , а сейчас – местопребывание его захватчика и владыки, короля сербов и греков Стефана Душана.
К такому государю, как Стефан Душан, нельзя явиться в потемках и постучаться в двери. Конечно, он впустит во двор. Впустит и укажет с вечерней зевотой на кучку сена в углу сарая. А то и еще хуже – разведет руками и скажет: «Видишь, сколько вокруг меня, таких как ты, набежало. Чего они от меня желают, что мне с ними делать – ума не приложу. Растолкай себе место между ними и ложись спать. А там, утром… Нет, лучше завтра… А еще лучше…»
Какой интерес королю, по прозвищу Сильный, перед которым склоняют головы соседи короли и даже император Византии, с которым вежливо говорит сама Венеция и не смеет укорять сам папа римский, до какого-то герцога с каких-то островов. Тем более, что первый из рода Санудо принял герцогскую цепь, сидя на купеческой скамье. На это не раз указывали Джованни Санудо сильные мира сего. Непременно укажет и круль сербов. Когда будет разгневан. А он непременно будет разгневан, когда узнает, что с ним настойчиво желает говорить герцог наксоксский. Поэтому нельзя просто постучаться в дверь на ночь глядя, имея виды на грандиозное будущее. Нельзя сразу оказаться в числе всех прочих гостей. Нельзя быть облезшим котом, нырнувшим в чуть приоткрытую хозяином дверь.
А гостей должно быть много. Ведь Стефан Душан объявил большую королевскую охоту. Объявил еще зимой и с большим умыслом!
С одной стороны это действительно охота – любимейшее, кроме войны, занятие и увлечение благородных правителей. И на каких еще землях подвластных королю сербов и греков ей состоятся, как не в богатейших горах Эпира. Только в этих горах, густо поросших лесом и кустарником, пронизанных сотней речушек и ручейков, изобилует такое количество зверья и дичи, что куда не выстрелишь из лука – попадешь в птицу или мелочь пушистую, а куда не брось копье – угодишь в медведя или оленя. Только здесь есть места, где волк с удивлением остановится при виде сидящего на коне человека, где лисы не слышали заливного лая охотничьих собак, а рыбы в тихих озерах столько, что можно ловить руками.
Ни в каких других горах и лесах Греческого полуострова не осталось столь изобильного места для охоты. Постоянные войны, нашествие чумы и, как последствия их, – голод, уже почти полностью истребили дичь и на равнинах Фессалии и в горах Парнаса, и на Аркадийской возвышенности, и на холмах Мессении, и даже в лесах Македонии.
Только суровые и малодоступные горы Эпира сохранили свои богатства из-за малочисленности населения и непригодности ее ландшафтов для перемещения войск и сражений.
Но главная в этой охоте вторая сторона – главенствующая, политическая!
Когда на охоту зовет государь, владеющий почти всей Грецией, опытный военачальник, под рукой которого огромное, испытанное в боях войско, властолюбец, хищно посматривающий на соседние земли, гордец, советчик которому только Бог, то волей-неволей приходится ехать в дальние земли, чтобы попытаться все разнюхать и узнать. А еще лучше пристроить нос по ветру и не ошибиться в выборе друзей, и не попасть в число врагов тех, кто может стереть с лица земли и память о глупце, поленившегося явиться на великую королевскую охоту.
Так что лучше подождать в лесу до утра, а там, как Бог подскажет.
Тем более, что никто не торопит герцога наксосского. Все сопровождающие Джованни Санудо, как будто в предчувствии больших событий, решили отдаться отдыху в лесу недалеко от реки, за которой располагался город Арта. Более того, благородная часть сопровождающих, с подачи легкой удачи властелича Стешко, уселась возле большого общего костра.
Сам Стешко, будучи уже два дня, после ночи в Айхо, навеселе, устроил пирушку от щедрот селян, а точнее селянок, оставшихся довольными пребыванием гостей в селении. Он то и дело приносил от своей повозки варенное и копченое мясо, лепешки, сыр и, конечно же, вино. Это давало ему видимое право нависать над молчаливыми девушками Джованни Санудо и беспрерывно призывать их к веселью.
Он даже положил ладонь на плечо старшей из них. Но тут же рука властелича была силой отстранена сидевшим рядом молчаливым «каталонцем». Шаг к сербу сделал и закованный в железо Арес. Стешко тут же вспыхнул, но, встретив твердый взгляд рыцаря и оценив готовность телохранителя герцога, виновато улыбнулся. Что-то сказав на своем языке, Стешко отправился за новым кувшином веселящего напитка.
«Чисто молодые петушки из-за курочки, – усмехнулся Джованни Санудо. – Знали бы они, из каких кровей эта курочка. Вот смеху-то было»…
Вернулся Стешко, как ни в чем не бывало, и, налив вина в кружки всех желающих, уселся напротив Греты: