Низкая дверь в келью настоятеля Лавры святого Афанасия резко распахнулась. За порог ступил едва дышащий, весь покрытый потом и пылью, огромного роста монах. Не смея поднять головы, прибывший перекрестился и… пал на колени:
– Прости наш прот. Беда!
Константинополь существовал долго. Почти всегда. Потому, что удобнее места и придумать было невозможно. Город-копье, входящее в море-добычу.
Море кормило, море предоставляло самый надежный и удобный путь для торговли и путешествий, море радовало глаз и укрепляло здоровье. Острый мыс, где древние заложили селение под названием Византий, с одной стороны омывался водами Мраморного моря, а с другой – причудливо извитым заливом, названным за свою странную форму Золотым Рогом. Этот залив был великолепной естественной гаванью для огромного количества лодок, суденышек и огромных кораблей. Для защиты их и их владельцев, поблизости от воды властители древнего Византия подняли стены и башни.
Но пришли новые хозяева – властелины всего известного мира – гордые и могущественные римляне. Все былое было разобрано на камешки. Согласно их воли, город вырос втрое. Втрое выше стали стены и втрое надежнее башни. Втрое шире стали главные улицы и площади. В три этажа и более, даже до девяти, выросли дома. Втрое больше стало морских гаваней: Феодосия, Кантаскалион, Юлиана, Просфирианская, Неорион и Галата.
Теперь это уже был город святого Константина, императора строителя и мудреца – Константинополь.
Улицы и площади вымостили камнем, провели щедрые воды к удивительным по красоте фонтанам. Удивились сами и удивили весь мир величественнейшими храмами, великолепными дворцами, непревзойденным ипподромом, прекрасными садами и невероятными по красоте и гармонии статуями и колоннами, привезенными со всех уголков империи. В таком городе, в роскошной и зрелой античности люди жили на улицах, проводя огромное количество времени на свежем воздухе у моря, в тенистых аллеях, на ипподроме, в банях. Возвращались в свои многоэтажные жилища по необходимости предаться сну, чтобы утро встретить в кругу друзей и в полезной работе, также под открытым небом, ибо многие из мастерских и купеческих лавок всегда были открыты взору покупателей и ласковому солнцу.
Но менялись времена, менялись нравы. Зажатая со всех сторон врагами империя теряла территории, покой и богатство. Люди в меру необходимости стали экономнее на собственную жизнь, общение и дружбу. Город оживал, и улицы наполнялись народом теперь только в государственные и церковные праздники, по окончанию которых люди спешили в свои тесные жилища, в которых теперь стали держать свиней и коз, а из окон выливать помои. Горожане уже не останавливались возле обнаженных статуй, чтобы обсудить изящество форм и изгибов. Пребывания в банях стали коротки, а беседы еще короче. Люди уже не приглашали друзей и соседей на пиршества в свой дом, а с наступлением темноты бегом стремились за двери своих домов, опасаясь, и справедливо, неприятностей на темнеющих улицах. На улицах и площадях год от года ставало все печальнее и страшнее.
Особенно страшно было в самых старых кварталах Константинополя, прилегающих к Мраморному морю, от гавани Феодосия до гавани Юлиана. Они весьма отличались от северных у Золотого рога, где были венецианский, пизанский, амальфийский и генуэзский кварталы, строго устроенные по правилам их иноземных обитателей.
От полного заката солнца и до его восхода на высоту десяти копий [140] все таверны и гостиные дома Константинополя были закрыты, и за этим строго следила городская стража. Только в портах Мраморного моря и на узких улицах этих припортовых кварталов, где и днем ходили с факелами из-за сросшихся крыш домов, слышалось пьяное веселье, крики о помощи, ругань и шум кровавых драк. Всю ночь здесь жарили мясо, подливали вино и утопали в объятиях дешевых гулящих девок множество моряков, грузчиков, разнорабочих, а то и самих горожан, что рисковали и своей жизнью и репутацией, ставя на игральные кости последние медяки, а то и саму свою беспутную жизнь.
Именно здесь, в грязных и вонючих притонах, в шумных тавернах, в винных подвалах медные оболы моряков, портового люда и всякого охотника до развлечений превращались в серебряные капли. А те в золотые ручейки, что сливались в озера больших складов, стоящих, под надежной охраной с богатыми товарами, прямо посреди никогда не спящих портовых кварталов. В тех складах заключались сделки на огромные суммы. Здесь ставали сказочно богатыми за один морской сезон. Здесь вешались и вспарывали животы неудачники-купцы. В этих же кварталах за высокими и надежными стенами располагались конторы самых богатых и влиятельных византийских навклиров [141] и очень удачливых капитанов их галер. Здесь признавали только власть золота и быстрого меча.
В этих же кварталах надежно укрывались воры, преступники и всякий кто желал. Сюда без невероятной надобности не ступала нога даже самого эпарха Константинополя, даже в окружении сотни эскувитов [142] .
Впрочем, в этот жаркий первый день священного месяца августа эпарх Константинополя Никифор сладко спал на черных шелковых простынях в своем дворце. И еще… Эпарх Никифор, засыпая, все же немного подумал о сердце города – о портах Мраморного моря и о тех кварталах, что тесно сжимали их.
* * *
Эта таверна была самой легко узнаваемой из несколько десятков портовых домов увеселения. Когда-то это была самая настоящая оборонительная пирга [143] , от которой вправо и влево отходили первые стены прибрежных укреплений. Теперь городские стены поднимались прямо из вод Мраморного моря – мощные, высокие, сооруженные по правилам многих наук и ремесел. За такими стенами спалось очень легко и крепко. А старые стены с разрешения властей жители портовых кварталов разобрали за несколько дней. За те несколько дней соорудили и свои жилища, от которых городские власти пришли в ужас. Узкие кривые улочки, тупики и длинные высокие заборы с малыми калитками вместо гостеприимных дверей. Да еще над этими заборами, а точнее и вовсе новыми приватными оборонительными стенами, нависли двускатные крыши, скрыв месиво из пыли и отбросов, что заменило мощенные камнем узкие и неровные дорожки между домами, от щедрого южного солнца.
Попытка эпарха Константинополя исправить это недоразумение, выдавить гнойный прыщ на великолепном теле имперской столицы тут же потерпела неудачу. Тронутые рассудком моряки (а разве бывают другие, и разве не становятся они такими после двух-трех летних отсутствий дома, когда волны ежедневно колеблют их мозги), грузчики и разнорабочие порта, да и всякий прибившийся к ним сброд, устроили настоящее сражение, отстаивая право жить в тех домах, что возведены их руками. Оно и понятно – если бы властям удалось разрушить эти кварталы, то новое жилище морякам и прочим портовым, пришлось бы покупать или арендовать за свои убогие жалования. На первое не хватит и всей жизни, прошедшей в морях. А второе – верная яма вечной нищеты, из которой не высунуть головы, так как она ежегодно ставала глубже, то есть дороже.