В тот день, когда в Беслане хоронили погибших, в город приехали многие руководители государства: премьер-министр Фрадков, глава администрации президента Медведев, мэр Москвы Лужков, спикеры палат парламента, генпрокурор. Они не пошли на кладбище. Вместо этого они под камеры провели траурный митинг на центральной площади. В городе весь день лил проливной дождь. Никто из жителей, потерявших в школе своих детей, на митинг не пришел. Никто из московских чиновников, стоявших перед телекамерами на трибуне под черными зонтами, не пошел на кладбище.
Расследование причин теракта проведено не было. Самое страшное преступление нулевых, по сути, осталось нераскрытым.
На следующий день после штурма Путин выступил с пространной философской речью, очень напоминавшей речь Джорджа Буша после терактов 11 сентября 2001 года. Правда, в отличие от терактов в Нью-Йорке, среди напавших на Беслан не было ни одного иностранца — все они были ингушами, чеченцами и русскими (изначально СМИ писали про найденный труп негра, но довольно скоро выяснилось, что это было просто сильно обгоревшее тело).
Начал Путин свою речь с воспоминаний о Советском Союзе: «Сегодня мы живем в условиях, сложившихся после распада огромного великого государства. Государства, которое оказалось, к сожалению, нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира. Но, несмотря на все трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта — Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией. Мы все ожидали перемен. Перемен к лучшему. Но ко многому, что изменилось в нашей жизни, оказались абсолютно не подготовленными».
Затем начал обвинять внешних врагов: «Наша страна — с некогда самой мощной системой защиты своих внешних рубежей — в одночасье оказалась не защищенной ни с Запада, ни с Востока. В общем, нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом. Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать. Проявили слабость. А слабых — бьют. Одни хотят оторвать от нас кусок “пожирнее”, другие им помогают. Помогают, полагая, что Россия — как одна из крупнейших ядерных держав мира — еще представляет для кого-то угрозу. Поэтому эту угрозу надо устранить».
Никакой конкретики Путин не привел. Зато ситуацией военного времени объяснил изменение политической системы: «Это не вызов президенту, парламенту или правительству. Это вызов всей России. Всему нашему народу. Это — нападение на нашу страну. Уважаемые соотечественники! Те, кто послал бандитов на это ужасное преступление, ставили своей целью стравить наши народы, запугать граждан России, развязать кровавую междоусобицу на Северном Кавказе. В ближайшее время будет подготовлен комплекс мер, направленных на укрепление единства страны».
Под укреплением единства Путин подразумевал отмену губернаторских выборов. Отныне глав регионов предстояло определять лично президенту — после чего региональный парламент должен был проштамповать решение главы государства.
Михаил Касьянов, к сентябрю 2004 года уже уволенный премьер-министр, уверен, что отмена губернаторских выборов была заготовкой. Он считает, что Путину был нужен предлог, чтобы принять нужное ему решение, и Беслан стал таким предлогом.
Сотрудники администрации президента это предположение не подтверждают. Наоборот, настроение перед терактом в Беслане было максимально расслабленное. Никакого плана не существовало, а решение отменить выборы губернаторов было жестом отчаянного раздражения.
Теракт в Беслане завершил самое спокойное и безмятежное лето Путина. Удивительно, но непропорциональный ответ на теракт, фактически превративший Россию в унитарное государство, оставил общество равнодушным. Сытое и безмятежное лето, обеспеченное постоянным притоком нефтедолларов, продолжалось в стране еще четыре года — до кризиса 2008 года.
В России начались гламурные нулевые — самый странный период в ее истории. Фокус всеобщего внимания полностью переключился на потребление предметов бытовой культуры. Впервые в жизни российское общество в смысле достатка и комфорта оказалось не позади человечества, а впереди него.
Рядовые граждане России первыми в мире осваивали айфоны, айпады, плазменные панели, новые автомобили, посудомоечные машины, соковыжималки и пылесосы. В каждом крупном городе России появились гипермаркеты, многозальные кинотеатры, боулинги, рестораны, ночные клубы. Граждане начали регулярно и массово выезжать отдыхать за границу. Россия неуверенно и неумело училась быть богатой страной.
Политическую и бизнес-элиту бытовой роскошью было уже не удивить. Она конкурировала в невиданной роскоши. Она открыла для себя Лазурный Берег и Куршевель, куда московский свет вылетал частными самолетами на один вечер — просто выпить и погулять.
Среди московских предпринимателей стояла очередь за частными самолетами Falcon — не иметь собственного джета считалось прямо-таки зазорно. Производитель не успевал удовлетворять спрос со стороны богатых русских, зато в России появился новый бизнес. Предприниматели средней руки занимали место в очереди на бизнес-джет, а потом продавали свою очередь какому-то более медлительному миллиардеру.
Каждый из «олигархов» пытался в чем-то перещеголять соседа. У Романа Абрамовича была самая дорогая яхта. У Михаила Прохорова — самые шумные вечеринки с девушками-моделями.
Символом московского высшего света стал ресторан «Марио», там ежедневно ужинал не только весь российский список Forbes, но иногда и президент Путин — для него полностью закрывали весь второй этаж. А молодой хозяин Чечни Рамзан Кадыров предпочитал итальянский ресторан Antinori — для него ресторан закрывали полностью.
Главные ночные клубы в Москве строились и открывались лишь на три-четыре месяца, чтобы затем закрыться, потому что пресыщенная публика хотела чего-то нового. Заказать столик стоило безумных денег, но в клубы было не попасть, вспоминает Ксения Собчак — участница вечеринок, на тот момент студентка, дочь покойного мэра Санкт-Петербурга и некогда начальника Владимира Путина Анатолия Собчака. По клубам, впрочем, чиновники не ходили, зато там бывали бизнесмены: и Роман Абрамович, и Михаил Прохоров, и Владимир Потанин, и Олег Дерипаска.
Гламурные нулевые страна провела в забытьи. Никакой политики, никакой общественной жизни — сплошной гедонизм. В этот период московские «олигархи» и прилипающая к ним тусовка были значительно богаче и жили значительно ярче, чем армия госчиновников. Министры и губернаторы, хоть и не бедствовали, все же смотрели на безумную роскошь с расстояния: они еще не распробовали Cristal и еще не успели покататься в Куршевеле. Пока «московские» гуляли, «питерские» работали: брали власть в свои руки. Настоящее богатство они распробуют только спустя пять лет, когда будет уже поздно.
В начале нулевых Медведчук на фоне украинских политиков выглядел как человек из космоса. Абсолютный европеец, совершенно не похожий на остальных, интеллигентный, образованный и очень эффективный — так описывают Медведчука московские политтехнологи, которые работали с ним в начале нулевых, Марат Гельман и Глеб Павловский.