Сколько подобных воззваний уже разошлось по разным уголкам Империи? Говорят, что в магдебургских мастерских их печатают сотнями, а затем отправляют с торговыми кораблями вверх и вниз по реке, прячут в трюмах среди товаров, чтобы не отыскали имперские чиновники и солдаты, а после выгружают в Гамбурге, Мейссене, Дрездене, Виттенберге – повсюду, где еще можно найти людей, ненавидящих католическое правление и готовых рискнуть своей шеей ради защиты истинной веры.
Вот только много ли во всех этих воззваниях правды? Стоит ли одного императора винить в том, что произошло в Германии за последние несколько лет? Да, Фердинанд жесток, ему наплевать на титулы и законы, ради упрочения своей власти он не останавливается перед любым, даже самым чудовищным кровопролитием и противников своих не щадит. Но так ли уж благородны и честны те, кто противостоит ему? Разве богемские дворяне под предводительством графа Турна [6] не вторглись с двадцатитысячной армией в Австрию и не обстреливали из пушек укрепления Вены? Разве Мансфельд и Христиан Брауншвейгский [7] не грабили мирных деревень, не накладывали контрибуций, не сжигали католические монастыри и церкви ради того, чтобы набить золотом собственные сундуки?
Что толку теперь рассуждать об этом… Война принесла императору удачу, его противникам – унижение и позор. Армию чешских протестантов католики уничтожили при Белой Горе [8] . Баварский герцог и испанский король – союзники кайзера – поделили между собою Пфальц. Тилли [9] и Валленштайн наголову разгромили датского короля Христиана [10] , решившего прийти на помощь своим единоверцам в Германии. И вот сейчас, двенадцать лет спустя после начала войны, вся Империя лежит в страхе перед Фердинандом и никто не осмеливается возвысить свой голос против него. Бранденбург и Саксония безмолвствуют. Вюртемберг, Баден, Гессен, Брауншвейг, равно как и остальные протестантские княжества Империи, склонились перед мощью католических армий. В Германии у кайзера не осталось больше противников…
Карету подбросило на очередном ухабе, и Хоффман недовольно поморщился. Как же холодно и неуютно, как затекла от неудобного сидения его спина… Он бы многое отдал сейчас, чтобы вновь очутиться в своем кресле перед горящим камином, чтобы ноги его укрывал шерстяной плед и чтобы Магда принесла ему кружку подогретого молока. Путешествия так вредны в его годы…
Он перевел взгляд на своего попутчика. Хойзингер сидел, уткнувшись в бумаги, и его слегка выпученные, внимательные глаза быстро пробегали от строчки к строчке. Наверное, просматривает какие-то счета или же заново проверяет расписки, которые они должны показать сегодня фон Майеру… Что ждет их в Магдебурге? Не исключено, что фон Майера сейчас вообще нет в городе или же он – в силу своей занятости и того высокого положения, которое он занимает в магдебургском совете, – не сможет принять их и выслушать. И что им придется делать тогда? Отыскивать поверенных, готовых вести дело в суде? Писать жалобы, искать обходные пути в канцеляриях? Сколько времени, сколько сил будет потрачено на это…
Хойзингер отложил бумаги в сторону и потянулся.
– Все сходится, – сообщил он, стараясь подавить зевок.
– Что сходится? – переспросил бургомистр.
– Пятьсот талеров серебром, – пояснил тот. – Якоб не ошибся в расчетах.
Бургомистр слабо кивнул и ничего не ответил.
Дорога медленно плелась вдоль кромки густого леса. Подковы мягко стучали, скрипел рассохшийся короб кареты, плыла по сторонам пустая, потускневшая без теплого солнца земля. На вершине холма показался каменный крест – выщербленный, высокий, схваченный у основания темными ладонями мха. Чуть дальше согнулись в пояс, уткнувшись верхушками в дорожную пыль, надломленные стволы берез – год назад в здешних местах прошел ураган.
Молчание прервал Хойзингер:
– Ты напрасно уделяешь столько времени этим бумажкам, – сказал он, ткнув маленьким пальцем в сторону отпечатанного листка. – В них только глупость и безрассудство, и ничего более. Кайзер не простит Христиану Вильгельму [11] подобных воззваний, равно как и союза с королем Густавом [12] .
Бургомистр вздохнул, пожевал губами.
– Что, по-твоему, сделает Фердинанд? – спросил он. – Снова двинет к Магдебургу войска, прикажет начать осаду? [13] Думаешь, прошлогодняя неудача ничему не научила его?
– Откуда мне знать, что именно сделает император? – дернул щекой Хойзингер. – Одно могу сказать: союза с королем Швеции он ни за что не потерпит. Скажи мне, Карл: для чего Магдебургу понадобился этот союз? Какие мы, к черту, союзники? Уверяю тебя, при первой же возможности король сторгуется с Фердинандом за наш счет, вытряхнет нас из своего кошелька, как мелкую монетку. Куда Магдебургу тягаться с императором? Большая свинья всегда поросенка задавит. Сидеть бы нам теперь тихо, не высовываться… Не то сейчас время, чтобы свой гонор показывать и поднимать на всю Германию шум.
– По-твоему, Его Высочеству следовало не заключать союза со шведами, а поклониться вместо этого кайзеру? Пойти с Фердинандом на мировую, без боя отдать здешние земли католикам? Это же смешно, Стефан…
Хойзингер склонил голову набок, чуть подался вперед:
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Беда не в том, что Его Высочество заключил с королем договор, а в том, как и когда он его заключил. Сейчас, когда Швеция объявила Империи войну, а король Густав со всей своей армией высадился на северном побережье, такой договор нельзя назвать ничем иным, как глупостью. Я уже не говорю о том, чего будет стоить эта новая дружба. Знаешь, я тут недавно занялся подсчетами – стало любопытно, во сколько Кленхейму обходятся военные авантюры наших правителей. Так, так… Годовую подать за последние десять лет увеличили в три раза. Неплохо, правда? Так, дальше… Магдебург установил новую ввозную пошлину на свечи – четыре талера за ящик вместо прежних полутора… Для содержания войск Его Высочества отдали интендантам десяток лошадей и две подводы с зерном… Что еще? Введен налог на содержание укреплений… Ротмистру Хеммке выплачено на основании предписания канцелярии наместника две сотни талеров для чрезвычайного – слово-то какое: чрезвычайного! – найма солдат…