Якоб Крёнер почти в упор выстрелил в черноволосого солдата, того самого, что штопал рубаху на козлах. Солдата отшвырнуло назад с такой силой, словно в грудь его ударили кузнечным молотом. Он, однако же, не упал и, согнувшись от боли, сделал пару шагов в сторону Якоба. Но дойти все равно не смог – пуля, посланная Эрихом Грёневальдом, пробила его насквозь. Черноволосый упал на траву и больше не шевелился. Он был мертв: пуля попала в сердце.
Вильгельм Крёнер выстрелил в солдата в кожаном нагруднике и промахнулся. В два прыжка тот очутился рядом. Серое, заросшее пегой щетиной лицо, блеклые водяные глаза. Он рубанул Крёнера шпагой, сверху вниз. Вилли – все ж таки не от овцы родился! – успел увернуться, и рубящий удар прошел мимо. Но вторым ударом – в левой руке был зажат кинжал – солдат достал его. Лезвие застряло в предплечье, хрустнул сустав. Крёнер зарычал и всем телом навалился на своего врага, вытаскивая здоровой рукой нож из-за пояса.
Якоб, отшвырнув аркебузу, бросился к брату на помощь.
Петер и Чеснок пальнули разом – в солдата, что бежал с краю, сжимая в каждой руке по мечу. Солдат был на голову выше остальных, лысый, с круглым веснушчатым лицом и рыжими усами. Первая пуля ударила его в плечо, вторая – раздробила колено. Он заревел от боли, точно медведь, угодивший в капкан. Завалился на бок, одной рукой упершись в землю, а вторую выставив вперед, тыча перед собой клинком. Чеснок кивнул Петеру – я им займусь – и потянул топор из-за пояса. Солдат заметил это движение, его глаза злобно сверкнули.
– Подойди, мразь… – прохрипел он.
Чеснок, сжав двумя руками топор, шагнул вперед.
Лицо солдата было изуродовано болью, из приоткрытого рта текла слюна. Но меча он не опускал. Трава под ним сделалась скользкой от крови.
Стоило Чесноку сделать еще один шаг, как рыжий рассек мечом воздух – клинок прошел в четверти дюйма от Конрадовой ноги. Тот отшатнулся – не ожидал, что противник еще может сопротивляться. А потом презрительно сплюнул:
– Да что возиться с тобой… Сам сдохнешь.
Выстрелов больше не было. В такой свалке от аркебуз никакого толку: ни зарядить, ни прицелиться не успеешь. Не разобрать уже, где свои, где чужие. Вокруг только лязг железа и тяжелое, свистящее дыхание.
В самом центре прокладывал себе дорогу солдат с красной перевязью. Он проткнул шпагой Отто Цандера, увернулся от пули, которую в него послал Гюнтер Цинх, и, ощерившись, точно зверь, бросился дальше, туда, где стоял Маркус.
Наперерез ему кинулся Петер: с длинным охотничьим ножом в одной руке и кожаным поясом с висящими на нем пустыми ножнами – в другой. Заметив его краем глаза, Красная Перевязь чуть замедлил шаг и, рванув из-за пояса пистолет, выстрелил Петеру в голову. Тот лишь каким-то чудом успел пригнуться – да так, что едва не упал.
Видя, что противник уцелел, солдат развернулся к нему, прочертив шпагой по воздуху. Штальбе стоял напротив него, растопырив руки.
– Что смотришь, мудак?! – хрипло усмехнулся Перевязь. – Не знаешь, с какой руки бить?
Еще не докончив фразы, он ткнул перед собой шпагой, заставив Петера отступить.
– Не в свое дело сунулся, говноед, – продолжал он, делая клинком все новые тычки, вынуждая Петера пятиться. – Не усидел… – Тычок. – На пороге… – Тычок. – Помрешь… – Тычок. – У дороги…
Петер ошалело смотрел на острое лезвие, двигающееся взад и вперед, точно змеиный язык.
Сзади кто-то закричал. Солдат на секунду замер, прислушиваясь к голосу, пытаясь разобрать, свой это кричит или чужой. И в этот момент, толком не осознав, что делает, Петер, крутанув пояс, ударил его ножнами по голове – наотмашь, будто навершием кистеня. Покрытые железными бляшками ножны впечатались Перевязи прямо в висок, и от удара солдат едва не полетел на землю.
Его глаза чуть расширились от изумления – он не ожидал от своего противника такой прыти, не ожидал, что тот достанет его ножнами. Выругавшись сквозь зубы, он нанес удар, который Петер едва успел парировать кинжалом. Скрежет, на траву брызнули искры. Отбив атаку солдата, Штальбе ткнул кинжалом вперед. Очень опрометчиво: солдат легко уклонился, а сам Петер слишком приблизился к нему. Может ли кинжал помериться со шпагой? Перевязь отвел клинок для последнего, смертельного выпада – увернуться или отступить Петер уже не успевал. Вдруг что-то громко треснуло. Клинок замедлил движение. Из глаз солдата полила кровь.
* * *
Маркус бился с жилистым, вращая разряженной аркебузой, будто дубинкой. Противник его оказался на удивление живуч. Получив пулю в грудь, упал на землю и тут же вскочил, крест-накрест рубанув мечом воздух. Глаза его стекленели от боли и ярости. Намокшая кровью рубаха липла к телу. Не обращая внимания на рану, он обрушил на Маркуса град ударов, от которых тот едва успевал отбиваться.
На траве захлебывался Отто Цандер – воздух свистел в проткнутом легком. Что-то бормотал Каспар Шлейс, зажимая рану в бедре. Ревел от боли никому теперь не нужный рыжебородый солдат. Он не мог сдвинуться с места, и сил его едва хватало на то, чтобы удерживать на весу меч.
Чеснок, вращая топором, бросился было против здоровяка в разрезном замшевом колете – черт его знает, откуда он взялся! Но тот, сделав обманный выпад, острием шпаги рассек Чесноку кисть. Конрад выронил оружие, выругался и бросился бежать. Здоровяк кинулся следом.
Братья Крёнеры вдвоем навалились на солдата в кожаном нагруднике. Они тыкали в него ножами, словно в мясную тушу, а солдат все не желал сдыхать и отбивался своим кинжалом до тех пор, пока хватало сил.
Ничего этого Маркус не замечал. Все его внимание было поглощено остро отточенным лезвием, которое вилось в паре дюймов от его лица. Рано или поздно противник выдохнется и ослабеет. Вон губы уже посерели. Главное, не сделать ошибки, не дать себя пропороть. Впрочем, нет. Это не главное. Есть еще что-то. Что-то, о чем он напрочь забыл в пылу схватки.
Задыхаясь, ловя воздух пересохшими губами, он крикнул:
– Райне-е-е-р!!
Крик ободрал ему горло, точно когтями. Пусть Райнер поторопится, пусть, черт возьми, поторопится! Боже святый, а что, если он забыл? Или перепугался? Солдаты дерутся точно звери, скольких еще они успеют уложить?!
Как же хочется пить… Во рту пересохло, шершавый воздух свистит в груди, трется, словно нож о точильный камень. Ноги отяжелели, в них будто налили по ведру воды. Аркебуза вся покрылась зазубринами – клинок жилистого отсекает от нее куски. Жилистый продолжает атаковать, не останавливается ни на секунду – у него внутри не кости, а шестерни. Господи, сколько же крови из него вылилось, а он еще стоит на ногах, и клинок повторяет движения кисти, режет воздух, точно полотно…
Крики, хруст веток под тяжелыми башмаками, яростный рев. Наконец-то! Люди Райнера ударили солдатам в спину. Без шпаг и аркебуз, вооружены кто чем – меч, топор, короткая пика. Но и этого оказалось достаточно.
Первым погиб Красная Перевязь – дубинкой, утыканной гвоздями, ему проломили затылок. Он выронил свою шпагу и рухнул Петеру прямо под ноги. Тот, ошеломленный, не мог выговорить ни слова. Достал из-за пазухи маленький железный крестик, поцеловал – и отпихнул ненавистное тело башмаком.