– Но не просто усмехался, – вставил Кактус. – Ты усмехался сугубо и нарочито.
– Это как?!
– Извини, старик, это твои собственные слова, – развел ручищами Громила. – Ты сам так ответил, когда тебя спросили, что это с тобой. Так вот, после этого ты заявил, что всё это фигня. Самый лучший, мол, в этом мире напиток – это укумпиво, то есть пиво, то ли сваренное, то ли настоянное на умат-кумаре по древнему растафарианскому рецепту.
– Я так сказал?! – закрыл лицо ладонями Иннот. – Какой кошмар… И что же?
– Ну, честно говоря, мы все решили, что ты укурился. К этому времени ты уже был хорош. Потом ты куда-то исчез и вновь нарисовался через час. Мы как раз немного протрезвели и вышли подышать. И только это у нас проснулась здравая мысль, что пора бы и баиньки, как ты притащил откуда-то здоровенный жбан этого пойла.
– Угу. И заставил нас пить, – кивнул Кактус. – Тебя совершенно невозможно было остановить. На вкус это укумпиво так себе, варёной травой отдаёт, но башню сносит начисто. Я вырубился почти сразу, а Громила ещё какое-то время держался.
– А как мы на дирижабль-то погрузились?
– Спроси чего полегче, старина! Было минутное просветление в каком-то кабаке на речном вокзале, но ты сразу же предложил добавить…
– Я предложил?!
– А то кто же? Укумпиво ты всё время нёс с собой… Ну, мы и добавили.
– У меня в каюте валяется какой-то бочонок. Это оно самое и есть? – спросил Иннот после некоторого раздумья.
Громила замахал лапами:
– И не заикайся о нём больше! Мне одного раза вот так хватило.
– Знаешь, как тебя прозвали наши новые приятели? Мистер Передоз! – торжественно заявил Кактус. – Это тебе за «мистера Аллигатора», вот!
Иннот нервно хихикнул:
– Ладно, предки с ними. Давайте обговорим, что нам делать дальше.
– Три дня можно не делать вообще ничего, – пожал плечами Громила. – А там… Поживём, как говорится, увидим.
* * *
Спустя полчаса после того, как курьерский воздушный корабль с музыкантами на борту оторвался от причальной мачты (наши друзья ещё крепко спали), в воздух поднялся ещё один дирижабль. Дюжие горри налегли на штурвалы лебёдок, половинки крыши ангара плавно разъехались в стороны, и корабль серой тенью заскользил над городом.
Он имел непривычно длинный, зализанных очертаний баллон; гондола, узкая, словно сплюснутая с боков, имела в своём чреве две палубы. Это и был «Аквамарин» – тот самый сверхсекретный проект, которому де Камбюрадо отдавал все свои силы последние два с половиной года. Короткие горизонтальные мачты, выдвинутые из люков, несли минимум необходимых парусов: скорость и маневренность дирижаблю обеспечивали не они. Едва корабль покинул городскую черту и под днищем его вместо разноцветных квадратов крыш раскинулся зелёный ковёр джунглей, майор отдал приказ. Два десятка чёрных как ночь гориллоидов устроились на узких скамьях, идущих вдоль бортов, и взялись за рукояти коленвала. В носовой части баллона раскрылся, подобно экзотическому цветку, лёгкий, обтянутый тканью воздушный винт – раскрылся и начал вращаться, всё ускоряя и ускоряя движение. Ещё два винта выдвинулись на специальных пилонах из кормы. Приводные ремни чуть слышно шуршали, разгоняя широкие лопасти.
Морш де Камбюрадо поднялся по скрипучему бамбуковому трапу на верхнюю палубу и припал к наглазнику мощной подзорной трубы, закреплённой на вращающемся шарнире в передней части гондолы.
– Не вижу их, – проворчал он.
– Смотрите на два часа, – подсказал штурман-шимп. Он, единственный из всех членов команды (исключая самого де Камбюрадо), не был гориллоидом.
– Далековато ушли.
– Скоро мы их догоним настолько, что корабль станет виден невооруженным глазом. Мы-то движемся по прямой.
– А вот это ни к чему, – строго сказал павиан. – Всё время держитесь так, чтобы находиться вне зоны видимости.
– Тогда, с вашего позволения, сэр, надо будет снизить скорость.
– Хорошо; поступайте как считаете нужным. – Де Камбюрадо отвернулся и встретился взглядом с гориллоидом. – Вы что-то хотели сказать мне, сержант?
Сержант с удивительно подходящей ему фамилией Стращер кивнул:
– Я хотел бы спросить, сэр: нельзя ли наконец узнать подробности нашей миссии?
– Ещё не время, – спокойно ответил де Камбюрадо. Под его взглядом гориллоид опустил глаза:
– Но, сэр…
– Доверие должно быть обоюдным, ты это хотел сказать? – усмехнулся майор.
– Я ничего такого не имел в виду, капитан, сэр, – запротестовал сержант. – Просто…
– Послушай, Алекс, давай-ка без чинов, – негромко прервал его де Камбюрадо. – Вот что я тебе скажу: если наша миссия увенчается успехом, то никто из вас не пожалеет об этом. А если нет… К предкам, никаких «нет»! У нас всё получится!
– Парни верят вам, сэр, – еле слышно пробормотал сержант. – Не подведите их.
– Даю слово, – сухо ответил де Камбюрадо.
– Хотел бы я знать, на чём основана ваша уверенность…
– Не сейчас, – покачал головой майор. – Извини. Дело не в том, что я вам не доверяю. Я просто не могу позволить себе рисковать.
Итак, начались вопросы, сказал себе де Камбюрадо, оставшись в капитанской каюте один. Пока что – очень вежливые и деликатные; но кто знает, сколько ещё придётся болтаться между небом и землёй. А ведь шанс-то у нас весьма и весьма призрачный, что и говорить… Впрочем, когда он задумывал сию комбинацию, даже на это было очень мало надежды. Павиан вытащил из шкафчика бутылку белого рома, вздохнул, глядя на своё отражение в крохотном зеркале бара, и плеснул жгучей жидкости в гравированную серебряную стопку. Она всегда сопровождала его в дальних походах, как некий талисман. Ну, за успех! – сказал он сам себе и легонько чокнулся с бутылкой. У них в академии это называлось «пить с тренером». Академия… Сколько воды утекло с тех пор!
«А ведь ты предатель». – Слабенький голос в глубине души просыпался нечасто, но спорить с ним де Камбюрадо с каждым годом становилось всё труднее и труднее.
«Я предатель? И кого же я предал, скажи мне? Толстозадых штабных полковников? Или же своё непосредственное начальство – генерала Монкуса, старого стрючка? Всю их банду, что набросилась бы на меня и разорвала бы на кусочки, едва почуяв запах пиратского золота?»
«Ты предал флот. Ты предал идеалы своей молодости. Ты предал – ведь предал уже? – этих парней, что крутят сейчас коленвал или дрыхнут в подвесных койках. Продолжить?»
«Если бы я этого не сделал, я бы предал СЕБЯ! И это было бы самым страшным предательством за всю мою жизнь. Я сделал… то, что я сделал. Да. Признаю. Но лучше пусть будет так, чем почётная отставка и грошовая пенсия. Всё – или ничего».
«Ещё не поздно переиграть».