Майоль витийствовал и дальше, а ди Галлина Альба, хоть и аккуратно так кивал, будто бы соглашаясь, с каждым новым словом приходил к неутешительному выводу. Аббат Майоль Клюнийский подошел к тому рубежу, зайдя за который не просто терял свою полезность, но и становился откровенно вреден. Надежды переубедить? Понтифик знал воистину ослиное упрямство аббата насчет того, что тот считал «по-христиански правильным».
Печально. Очень печально. Но проявлять свои истинные чувства было бы непозволительной глупостью, поэтому, дождавшись, когда аббат выговорится, понтифик сказал ему:
– Ты умеешь убеждать, Майоль. Но… мне нужно подумать. Приходи завтра, и мы решим, как совместить и твое воистину достойные святого устремления, и пользу для матери нашей церкви.
Майоль Клюнийский знал, что Иоанн XV никогда не соглашается сразу с теми предложениями, которые ущемляют его гордость. Да что там, чаще всего он вообще с ними не соглашался, если только отказ не приводил к действительно страшным последствиям. Потому обещание подумать насчет того, какое устраивающее обе стороны решение принять, было для него словно благословение с небес. Рассыпавшись в витиеватых благодарностях, аббат так быстро оказался за дверью, словно услышанные от Папы слова сбросили с его плеч добрый десяток лет.
* * *
Выпроводив аббата Клюнийского, Иоанн XV, выдержав небольшую паузу, разразился потоком перемешанных с богохульствами ругательств. И тупоголовость некоторых «не видящих дальше собственного молитвенника аббатов» занимала там большую часть содержания. Затем Папа попытался успокоиться. Отхлебнул из стоящего на столике кубка, но и вкус вина почему-то вызывал только лишь раздражение. Так что кубок с остатками хмельного напитка полетел в стену и откатился куда-то в угол, перед этим издав печальный звон.
– Выходи уже!
Имени понтифик не называл, но Джованни ди Торрино знал, что обращаются к нему. Да и к кому еще? Больше вокруг никого не было. Поэтому наемник выскользнул из-за портьеры и, остановившись в нескольких шагах от понтифика, вопросительно посмотрел на него.
– Все слышал? – получив в качестве ответа утвердительный кивок, ди Галлина Альба продолжил: – А раз слышал, то должен понимать, что мне мир с родом Кресцентиев не нужен. И тебе тоже, если все еще хочешь стать особо приближенным к Престолу!
– Что прикажете, ваше святейшество? Поверьте, меня не сдерживает благоговение перед людьми, отмеченными духовным саном. И моих людей из числа особо доверенных – также.
– Умный ты, Джованни. Это хорошо. Только пусть твой ум даже не пытается умышлять против меня! Ладно, это я просто напоминаю.
– У меня хорошая память.
– Вот и запоминай. Аббата Майоля Клюнийского должны найти поблизости от одного из дворцов рода Кресцентиев. Мертвым найти!
Ди Торрино лишь усмехнулся, услышав последние слова:
– Я догадливый, ваше святейшество. Он стал опасен для вас со своим стремлением примирять врагов во имя Христа.
– Церкви нужны мученики, Джованни, – сложив руки в молитвенном жесте, елейно произнес ди Галлина Альба. – А мой бедный Майоль заслужил того, чтобы его причислили к лику святых. Он был очень полезен при жизни. Послужит мне и после своей смерти. Вот скажи, ди Торрино, когда этим вечером или завтра утром обнаружат тело аббата Клюнийского близ дома того, с кем он недавно разговаривал, пытаясь убедить «одуматься и покаяться», что произойдет?
– Императрица-мать прикажет немедленно заковать главу рода Кресцентиев в цепи и бросить в темницу, на попечение самых искусных палачей.
– Но пусть мой давний враг узнает о грозящем ему внимании палачей чуть раньше, чем Феофано, окончательно уверившись в его вине – не без моих слов, конечно, – пошлет своих воинов брать Кресцентия под стражу.
Наемник понимающе кивнул. Он, опираясь на свой богатый опыт, осознавал, что не всегда мертвый враг бывает наиболее полезным. Иногда униженный и вынужденный спасаться, потеряв почти все, кроме жизни, противник оказывается куда более полезен в сложных интригах власть имущих. А Папа Иоанн XV любил интриговать, да к тому же еще умел это делать.
* * *
Кровь и Рим. Два этих слова неразрывно связаны чуть ли не с года основания «города на семи холмах». Да и стоило ли удивляться, если его основателей, по преданию, выкормила своим молоком волчица? Кровь окропляла древние камни города по поводу и без, проливаясь из жил врагов города и его собственных жителей. Ее лили во имя идеалов и ради забавы, во имя богов старых и бога нового. Но всегда алой влаги проливалось много.
Джованни ди Галлина Альба знал, что в этот раз кровопролитие было устроено не без его помощи. Более того, оно было частью его замысла по упрочению своей власти. Власти не духовной, но светской, чтобы вторая постепенно сравнилась с первой. Для начала на теперешних землях патримониума святого Петра, а потом кто знает.
А началось все лишь две недели тому назад, одним ранним туманным и промозглым утром. Именно тогда отряд стражи обнаружил вблизи одного из дворцов рода Кресцентиев заколотого старца в облачении аббата. Пусть городские воришки уже поживились всем ценным, что было на теле, это не имело значения. Даже простым стражникам было очевидно, что подобные находки нельзя не то что скрывать, нельзя на самое малое время задерживать доведение случившегося до начальства.
Неудивительно, что уже через час тело было не просто доставлено куда следует, но и опознано. Сразу же были отправлены гонцы к нужным людям, а раньше всего в Ватикан, к Папе. Ведь аббат Майоль Клюнийский был один из его ближайших помощников и сподвижников. Нельзя было забыть и о том, что Феофано, императрица-мать, тоже захочет узнать о подобной новости, особенно учитывая то, ГДЕ именно нашли тело папского сподвижника. Да и многие патриции не откажутся узнать о такой новости, даже заплатят за своевременную доставку сведений.
В общем, гонцы порскнули в разные стороны, как вспугнутые сворой охотничьих собак зайцы. Однако первым известие о смерти аббата Клюнийского получил не кто иной, как Иоанн Кресцентий. Да не просто известие. А еще добрый совет немедленно покинуть Рим вместе с семьей и приближенными, поскольку именно на него возложат вину за смерть папского приближенного.
Пусть гонец был простым римлянином, польстившимся на деньги. Пусть письмо, которое он передал, также не содержало никакого намека на личность извещающего род Кресцентиев и лично Иоанна об угрозе. Угроза и впрямь была. Нелепые подозрения в причастности к покушению на Феофано, регентшу Священной Римской империи. Вчерашний визит самого Иоанна к аббату Клюнийскому. Смерть аббата не где-то – хотя и это было бы для Иоанна плохим предзнаменованием – а в нескольких шагах от его собственного дворца. Все это по отдельности и то заставило бы задуматься насчет собственной безопасности, а уж сложенное вместе откровенно пугало.
Недружелюбно настроенная императрица, охотно готовая поверить, что недруг нынешнего Папы, желающий сменить понтифика на более к себе дружественного, готов избавиться и от нее. Просто потому, что та куда более благосклонна к Иоанну XV, нежели к Иоанну же, но Кресцентию. Византийка! И этим словом сказано почти все. Привыкла, что в родном для нее Константинополе почти никто не может чувствовать себя в безопасности от яда в кубке или отравленного кинжала в спине от тех, кому вроде бы можно было доверять. Уверенная в том, что лучший способ обезопасить себя от проявившегося врага – устранить его. А еще лучше не просто устранить. А предварительно пытками вырвать сведения о всех причастных к зловредным замыслам против нее. А в руках палачей говорят все, сообщая даже то, что никогда не было истиной.