Энни, беспомощно стоявшая рядом, закрыла входную дверь и вновь подошла к столу, положив руку на плечо Сабины.
– Послушайте, – проговорила она, – миссис Баллантайн, я уверена, Сабина не хотела сделать ничего дурного.
Патрик молча прошел на середину комнаты.
– У вас тут все в порядке? – спросил он.
– Иди наверх, Патрик. Все в порядке.
– У нас постояльцы. Они спрашивают, что происходит.
– Знаю, милый. Иди наверх, – откликнулась Энни. – Шума больше не будет.
Джой слегка покачала головой, словно вспомнив о присутствии другой женщины. При виде Патрика она смутилась от собственной несдержанности.
– Простите меня, Энни, Патрик, – наконец сказала она. – Я обычно не выхожу из себя.
Патрик настороженно взглянул на Джой и Сабину.
– Правда. Мне очень жаль.
– Я наверху, если понадоблюсь, – сказал он жене и ушел.
На время воцарилось молчание, прерываемое лишь всхлипыванием и сморканием Сабины. Джой приложила ладони к щекам, потом неловко направилась к двери:
– Энни, мне очень жаль. Прими мои извинения. Я… я… Да. Пожалуй, пойду к себе. Сабина, увидимся позже.
Девочка так и не подняла головы.
– Мне жаль, – повторила Джой, открывая дверь.
– Все в порядке, миссис Баллантайн, – сказала Энни. – Нет проблем. Пусть Сабина допьет чай, а потом придет к вам.
Джой сидела на краю мужниной кровати. Он лежал, прислонившись к груде белых подушек и устремив взгляд на камин, который перед ее уходом разожгла миссис X. За окном было темно, и свет исходил только от лампы у кровати да пламени камина, отблески которого плясали на столбиках красного дерева и латунных ручках комода, стоящего у окна.
– Ах, Эдвард, я сделала ужасную вещь, – сказала она.
Слезящиеся глаза Эдварда обратились к жене.
– Сабина совершенно вывела меня из себя. В присутствии Энни и Патрика. Не знаю, что на меня нашло.
Вытирая глаза одной рукой, в другой она сжимала носовой платок. Совсем не в характере Джой было плакать. Она бы даже не вспомнила, когда плакала в последний раз. Но перед глазами у нее стояла тонкая девичья фигурка, разразившаяся детскими слезами. Еще больше ее мучила собственная вспыльчивость.
– Понимаешь, она пробралась в кабинет.
Джой глубоко вздохнула и взяла Эдварда за руку. Рука была костлявая и сухая. Она вспомнила, какой широкой, сильной и загорелой была эта рука прежде.
– Она рылась в старых снимках из Гонконга. Увидев их снова, я… О Эдвард, я совершенно вышла из себя.
Муж не сводил глаз с ее лица. Джой показалось, она почувствовала слабое ответное пожатие.
– Она всего лишь ребенок, правда? И многого не понимает. Почему бы ей не посмотреть фотографии? Господи, она почти ничего не знает о своей семье! Ах, Эдвард, я просто старая дура. Как бы мне хотелось взять свои слова назад.
Джой принялась в задумчивости сворачивать носовой платок. Она знала, что нужно сделать, но не совсем представляла как. Обычно она не спрашивала совета Эдварда, но сегодня день выдался для него довольно хорошим, и никого другого рядом не было.
– Ты всегда лучше меня ладил с людьми. Что мне сделать, чтобы загладить свою вину?
Глядя на мужа, Джой наклонилась к нему, чтобы расслышать его слова.
Муж отвел от нее взгляд, словно погрузившись в раздумье. Немного погодя он повернул к ней лицо. Джой склонилась над ним. Она знала, что ему трудно говорить.
Он заговорил хриплым, дребезжащим голосом:
– У нас сегодня на ужин сосиски?
Единственное преимущество жить в доме, где все подчинено правилам, заключалось в том, что там проще было затеряться. Сабина рассчитала, что появится в Килкаррионе в четверть девятого, когда бабушка будет ужинать в столовой. Даже когда дед ужинал у себя наверху, Джой ела в столовой за накрытым по всем правилам столом, словно поддерживая некую важную традицию. И Сабина продумала обратный путь, в который не входила столовая. Войдя через заднюю дверь, она тихо пройдет по коридору и поднимется по черной лестнице, а оттуда выйдет на главную площадку, и бабушка даже не узнает о ее появлении.
Потому что она не собирается снова разговаривать с бабкой. В следующий раз она увидится с ней, чтобы попрощаться. Дождется, когда бабушка ляжет спать, потом тихо спустится в гостиную и позвонит матери, чтобы сказать, что едет домой. У бабушки в комнате нет телефона, и она ничего не узнает. А уж дед и подавно ничего не услышит. Если только собаки не разволнуются и не начнут лаять, она все спланирует, соберет свои вещи, и бабка не сможет ей помешать.
Пока Сабина оставалась у Энни и обдумывала свой план, напряжение не отпускало ее, но она ничего не имела против. Она была даже рада этому. Гнев от несправедливых упреков давал ей решимость действовать. Да, ей будет не хватать Тома, и Энни, и миссис X. Досадно, что ей начинало здесь нравиться. Но она ни за что не останется больше с этой женщиной. Ни за что! После того как ушла бабка, Сабина, все еще продолжая всхлипывать, попросила у Энни разрешения переночевать у них в свободной комнате, в которой не жили постояльцы. Но Энни опять повела себя странно, сказав, что никто не пользуется этой комнатой, и Сабина решила не настаивать. В тот момент ей так нужны были друзья.
Сабина вытащила из-под кровати чемодан и принялась кидать в него одежду. Так будет лучше, решила она. Им с бабушкой никак не поладить. Теперь она понимала, почему ее мать никогда не ездила в Ирландию – только представить себе, что она тут росла! Сабина вдруг заскучала по Кейт, но утешила себя тем, что завтра вечером будет уже дома в Хакни. Это было главное. А с Джастином она разберется позже.
Подойдя к комоду, она выдвинула ящики и побросала одежду в чемодан, не заботясь о том, помнется она или нет. Надоело делать все как положено. Отныне она просто будет делать все по-своему.
Но, укладывая вещи, Сабина поняла, что не следует чересчур много думать о Джастине. Или Джеффе. Или о том хорошем, что есть в Килкаррионе: как она утром ездила верхом с Томом и как он положил ей руку на плечо, говоря, что еще сделает из нее наездницу. Или как он наклонялся к ней, когда они расседлывали лошадей во дворе, и бросал на Лайама сердитые взгляды, когда тот пытался отпускать свои похабные шуточки. Или о миссис X. и ее вкусной стряпне, которой не могла побаловать ее мать. Или о Берти, который теперь ходил за ней по пятам и, похоже, обожал ее – не то что Геббельс, которого взяли в дом котенком. Или даже об Энни, несмотря на всю ее странность. Потому что если бы она чересчур много думала обо всем этом, то разревелась бы.
Услышав негромкий стук в дверь, Сабина вздрогнула, а потом замерла. Поймана с поличным, подумала она. Но потом поняла: что бы ни сделала бабушка, вся ситуация заставляла ее почувствовать именно это. Сабина не шевелилась и молчала, но дверь в конце концов медленно открылась, тихо прошуршав по голубому ковру.