Бóльшую часть следующего года Том провел в больнице – поначалу боролся с инфекций, возникшей после ампутации, потом осваивал протез. Справедливости ради следует сказать, что он долго привыкал к своему увечью – даже несмотря на все усилия тренерши, которая предложила ему пожизненную работу на своей конюшне, проявив невероятную для себя непрактичность, что заставило Тома усомниться в оценке ее чувств к себе.
После того как Том запил, ее энтузиазм несколько угас. Позже тренерше пришлось отказаться от своего предложения, когда он, накачавшись двенадцатью пинтами австралийского лагера и затеяв грязную интрижку с барменшей – та сказала, что размер его обуви говорит кое о чем, – рано поутру въехал на «рейнджровере» тренерши в канаву, основательно разбив машину. Затем он отправился домой, не обращая внимания на рану на голове и на то, что сигнализация машины разбудила половину Беркшира. Том еще спал на окровавленной простыне, когда в его передвижной дом вломилась тренерша и велела ему паковать манатки.
После этого Том проработал в нескольких менее респектабельных конюшнях, где не придавали большого значения его репутации пьяницы и бабника, полагая, что смогут обогатиться за счет его прежнего трудолюбия и умения обращаться с лошадьми. Обычно он умудрялся разочаровать хозяина за полгода. Хорошо управляясь с лошадьми, Том плохо ладил с работниками, был несдержанным и, хуже всего, часто грубил хозяевам. Последний случай произошел с парнем, который отпустил шутку по поводу его протеза и оказался висящим вверх тормашками на крюке для чистки уздечек. История эта вскоре стала местной легендой.
Завершающей точкой падения стала его последняя должность. Том нанялся на работу к тренеру, тоже из Ирландии, чьи методы и организация вызывали недоумение в скаковых кругах, к которым когда-то принадлежал Том. Теперь, имея не только искалеченную руку, но и покалеченную репутацию и твердо решив не реагировать на просьбы родителей вернуться домой, он даже с некоторой готовностью принял предложение Джей-Си Кермоуда.
Джей-Си, невысокий и жилистый, бывший жокей, отличался умом, не уступавшим по остроте металлическим зубьям скребницы, и вкрадчивым говорком. Том быстро сообразил, что два эти дара, важные для каждого тренера, теряют свою привлекательность в сочетании со способностью искажать правду, наподобие того, как Ури Геллер сгибает старую ложку.
Величайший дар Джей-Си состоял не в дрессировке, а в умении уговорить доверчивых владельцев не только держать у него своих лошадей, но и приобретать еще, не обращая внимания в дальнейшем на счета из конюшни, которые он умудрялся наращивать как часть особой программы дрессировки. Характерным примером были Дин и Долорес, успешная в бизнесе пара из Солихалла, рядом с которыми Джей-Си сидел в самолете из Дублина. Не успел еще самолет приземлиться, как он убедил их, что они здорово повеселятся, если поедут с ним на скачки в Аттоксетер, и, если им понравится, у него как раз есть для них молодая кобыла. Дину, огромному и несимпатичному управляющему фирмой, продающей кухонную утварь, редко доводилось встречаться с подобной настойчивостью. Его новая жена Долорес, еще не совсем оправившись после развода, в результате чего ее перестали считать «сливками общества» Солихалла, не осталась равнодушной к игривой манере Джей-Си и его восхвалениям деловой хватки Дина. Бортпроводницы как раз попросили пассажиров пристегнуть ремни, а супружеская пара уже воображала себя в Аскоте, в окружении фаворитов. Долорес представляла себе, как ослепительно улыбается в телекамеры, а следовательно, в лицо всем этим стервам, поклонницам ее бывшего мужа. Что касается Джей-Си, то он планировал продать весьма проблематичную норовистую трехлетку по кличке Чарлиз Дарлинг с дефектом линии шеи.
Если первое время Дин и Долорес были для Джей-Си дойной коровой, как он часто называл их в разговорах с Томом, то впоследствии они стали его крахом. Поначалу прельстившись скачками и вообразив себя владельцем лошадей, чему способствовала совершенно непредвиденная победа Чарлиз Дарлинг в Донкастере, а также привычка Джей-Си брать с собой Тома, который нравился Долорес, Дин стал проявлять беспокойство по поводу растущих счетов на их четырех лошадей, после веселых выходных страдая на ипподроме не только от несварения желудка. Он признался недоверчивой Долорес, что Джей-Си наверняка что-то затевает. Долорес, чей гардероб для скачек теперь неизменно отражал их жокейские цвета, ответила, что это абсурд. Но когда Тому наскучило с ней флиртовать – «чувствую себя идиотом», упрямо повторял он раздраженному Джей-Си, – Долорес тоже усомнилась в филантропии их большого нового друга Джей-Си.
Потом появился Кенни Хэнлон, старый друг Джей-Си из Ирландии. Он прослышал о том, что его приятелю удалось заработать на одной доверчивой британской парочке, и решил отхватить кусок пирога себе. Известный в качестве владельца весьма сомнительной компании по аренде кухонных комбайнов, он начал появляться на скачках. Бодро приветствуя Джей-Си, Кенни садился на место, недавно занимаемое Томом, и осыпал комплиментами все более сомневающуюся Долорес, игнорируя молчаливую ярость Джей-Си, – для человека с изуродованными ушными раковинами, какие бывают у боксеров, он умел обворожительно обращаться с прекрасным полом. Уже через несколько недель Кенни, как Яго, нашептывал на ухо Долорес свои сомнения – уверена ли она, что Джей-Си ничего не добавляет к счетам? Она должна знать, что он этим славится. Уверена ли она, что Джей-Си достает ей лучших лошадей, а не старых кляч? В конце концов, в последнее время фаворитов у них было немного. Заинтересована ли она в том, чтобы переместить лошадей в другое место? Он знает такое место и гарантирует, что расходы Дина на фураж и ветеринара уменьшатся, как минимум, на треть. И знает ли она, как восхитительно выглядит в платье этого розовато-лилового оттенка?
Проснувшись однажды утром, Том и Джей-Си обнаружили, что фургон со скаковыми лошадьми из Солихалла готовится к перевозке из их конюшни в другое место в Ньюмаркете. Шофер сообщил, что это новые конюшни, и Джей-Си побагровел от гнева. Какого-то мужика по имени Кенни Хэнлон. Именно в этот момент ситуация вышла из-под контроля. Джей-Си проткнул шины фургона вилами, а шофер вызвал полицию. Последовали ночные набеги на конюшни, кражи седел, подстилок, даже микроволновки, предположительно в качестве компенсации с обеих сторон. Вскоре Кенни Хэнлон был уличен властями в предполагаемой неуплате налога на свое кухонное оборудование, за что ему грозил тюремный срок до четырех лет, а потом кто-то поджег конюшни Джей-Си. После всего этого Том решил, что с него довольно скачек. Он бросил пить и вернулся домой.
Том поведал Кейт эту историю, не упомянув лишь об отношении к ней своей покойной матери, во время неспешной прогулки под дождем к дому, прогулки, которая замедлилась еще больше, когда, не доходя до ворот дома, он предложил ей задержаться на пустынной автобусной остановке. Там, сидя на скамье рядом с ней и время от времени скармливая мятные конфетки дремлющей лошади, Том более сдержанно, чем Кейт, рассказал ей историю последних шестнадцати лет своей жизни.
Она заметила, как странно, что они в конце концов встретились здесь. Приводя Кейт в полное замешательство, Том долго смотрел ей в глаза, и она покраснела. Вообще, собственная реакция на Тома смущала ее во многих отношениях: когда, бродя вокруг дома и по окрестностям, она натыкалась на него, то терялась и не знала, что сказать. По крайней мере дважды он вгонял Кейт в краску, его привычка пристально смотреть на нее во время разговора лишала ее способности сосредоточиться на его словах. Последние несколько ночей в комнате, неточно названной Итальянской, если только не имелась в виду Венеция, думала Кейт, разглядывая новые подтеки на стенах, в ее воображении чаще возникало лицо Тома, чем Джастина.