Мы повесили над регионом два стратосферных дирижабля вдобавок к тому, что уже над ним висел, и добились восьмидесятипроцентного сотового покрытия. По этому каналу передавалась информация и принимались отчеты. Все ударные группы, состоящие из воспитанников амира Ильяса, имели смартфоны, на которые принимали информацию о целях и сообщали о ликвидации тех или иных персон. Таким образом мы добились опережения противника, ведь большинство из тех, кого мы убирали, даже не знали о том, что теперь живут в новом государстве. По особо важным целям работали уже десятки групп, и мы отправляли все новые и новые.
Списком целей я особо не интересовался. Любого более-менее поднявшегося человека здесь можно было со спокойной совестью пускать в расход. Было за что.
Амир Ислам издавал омры, работал с местным бизнесом, с подпольными банкирами, дающими в рост, с деятелями Хавалы, с крупными купцами, уговаривая их не снимать товар с базаров и иногда банально подкупая.
Все были на месте. Все были при деле.
Я сам работал в неприметном здании в центре Ферганы, которое раньше принадлежало местному КНБ [163] , по восемнадцать, а то и двадцать часов в сутки. Вместе со мной работали несколько десятков человек, которые не выходили из здания – береженого Бог… Аллах бережет. Мы рассчитывали вот на что: Халифат был одним из крупнейших государств мира по численности населения и крупнейшим по территории, если считать и зараженные. И мы по сравнению с ним – песчинка, ничтожная, исчезающая величина. Но Халифат был технически отсталым, во многих местах не было сотового покрытия и Интернета, не было даже телефонной связи. Говорят, что древнего динозавра диплодока можно было есть с хвоста восемь минут – именно за столько времени до мозга доходил сигнал боли. На это мы и рассчитывали – опередить Халифат и его структуры, и пока до них дойдет сигнал, что что-то неладно, пока они обработают его, поймут, что делать и начнут действовать, мы уже создадим необратимость.
Рассчитывали мы и на то, что в Халифате может начаться конфликт между армией и духовной властью. Ведь у Халифата была власть в лице полевых командиров и их отрядов, и духовная, в лице алимов и их шуры. Военная сила одних уравнивалась тем, что в случае конфликта алимы могли объявить одного или нескольких амиров отступниками – а остальные бросились бы на них, потому что амиры конкурировали за жизненное пространство, за источники дохода и ненавидели друг друга. Но эта система при нападении извне имела большой недостаток. Кто пойдет? Именно поэтому мы орудовали на территории бывшего Кыргызстана, но так и не встретили достойного отпора. Ведь если ты станешь шахидом, все, что есть у тебя, раздербанят соседи. А если и не станешь – все равно раздербанят, пока ты будешь в отлучке. И когда твой ослабленный джамаат вернется домой, тебе придется воевать за твое прежнее положение, притом что все давно поделено. Так что пока Шура Улемов в Багдаде осознает масштаб опасности, пока они проведут переговоры с амирами, пока убедят, пока амиры переговорят меж собой, пока убедятся, что ни один из них не отправляет на фронт меньше, чем остальные, пока решат, кто будет финансировать эту войну, кина не будет. Кстати, про финансирование – тема отдельная и очень интересная. На голый клич о джихаде покупаются только лохи. Серьезные силы против нас пойдут, только если Шура (Совет) Улемов примет решение выделить на их оплату деньги из закята – то есть из своего кармана. Причем чем дольше продлится эта война, тем больше придется отстегивать из закята, а полевые командиры тоже не будут форсировать этот процесс, они вовсе не против получать долю от закята как можно дольше. Улемы могут привлечь тем, что в соответствии с шариатом если моджахеды собрались на джихад и казна их пуста – амир имеет право объявить чрезвычайный сбор и собрать сколько нужно – то есть это узаконенное ограбление. Но тут есть тонкость. Все купцы под рукой – они уже чьи-то, они отстегивают за крышу, и крыша за базар отвечает. А если сказать, что придете в Мавераннахр, и там все купцы ваши, – тоже проблема. Во-первых, надо еще дойти. Во-вторых, разобраться с нами. В-третьих, как только это станет известно – а известно станет, – все купцы моментально проникнутся к нам самым дружеским участием как к защитникам от разбойного налета…
Короче, облом.
В этот день я был у амира Ислама. И говорили мы, как ни странно, о падении СССР. Амир Ислам подробно расспрашивал меня, что послужило причиной падения СССР, как получилось, что люди разуверились в коммунизме. Даже записывал.
В отличие от амира Ислама и амира Ильяса я не был публичной фигурой, у меня было всего две бронированные машины в конвое и несколько человек охраны. Я и не стремился это менять – анонимность тут защищает больше, чем десятки отморозков. И когда я вышел из здания, в котором сегодня был амир Ислам, а завтра его уже не будет (опасаясь ассассинов он постоянно перемещался с места на место), ко мне кинулся нищий, какой-то сгорбленный и черный, вонючий. Охранник попытался оттолкнуть его, но нищий с поразительной ловкостью уклонился и подкатился прямо ко мне. Разъяренный охранник выхватил глушак.
– О, эфенди! – воскликнул нищий. – Пожалей несчастного, который не ел три дня…
Я не сразу узнал Роу… опознал его скорее по голосу. У него была довольно длинная, с проседью борода, темная обветренная кожа и косматые волосы, торчащие из-под шапочки, – паколя. Вся одежда на нем была афганская, и даже обувь – не армейские ботинки, а что-то типа сапог без жесткой подошвы, позволяющих ходить в них по горам. Это, кстати, была богатая обувь – афганцы, у которых не было на нее денег, носили сандалии – дешевые китайские или даже самодельные, вырезанные из старой автомобильной покрышки.
– Оставь его, – сказал я охраннику, – что сделал этот бедняга, кроме того, что попросил еды? Разве ты не знаешь, что сказано: «Поистине, дающие милостыню мужчины и дающие милостыню женщины одалживают Всевышнему, вернется это им приумноженным вдвойне. И им щедрая награда…»
Охранник опустил руку и поклонился.
Я опустился на корточки.
– Откуда ты?
– Издалека, эфенди.
Роу заговорил очень тихо, в шуме улицы его было слышно только мне.
– Я буду ждать тебя. На рынке, завтра в полдень. Справа на выходе. А сейчас дай мне что-нибудь.
Я достал купюру.
– Да будет милостив к тебе Аллах, добрый человек, – громко забормотал Роу, принимая купюру, – да помилует он тебя и твоих родственников в день Суда…
Получается, что британская разведка таки нашла меня и нашла способ ко мне подобраться. Это плохо…
Я встал, и охранник открыл дверь бронированного джипа.
– Оставьте его, – сказал я, показывая на нищего, – пусть он попросит Аллаха за нас всех…
Ни остаток дня, ни ночь, ни начало следующего дня я об этом не думал. Потому что хватало у меня дум и без этого. И дел тоже хватало.
На следующий день я сказал, что хочу съездить на базар. Естественно, это мое желание, как и любое другое, было немедленно исполнено.