— Не так ли? Я ужасно беспокоилась за нее. Ах, не из-за миниатюры, но из-за того, что ее уведут.
Но Робин не хотел говорить о Марии. Он бормотал еще что-то о ее личности, но потом вернулся к теме.
— И все-таки почему ты сказала, что нефтяники ничего не знают о миниатюре? Она может быть украдена и не для продажи.
Он сделал четыре гребка, пока входил в залив. Плеск весел подчеркивал его слова. Я не сразу ответила. Мы проплывали под нависшими ветвями деревьев с южной стороны острова. Я протянула руку, чтобы удержать их, пока он причаливал к берегу. На пристани все было недавно смазано, отремонтировано и покрашено. Я ждала, когда Робин привяжет лодку и поможет мне сойти на берег, прежде чем спросить:
— А какой есть еще мотив?
— Полицейские говорили о преступном намерении.
— Я не думаю об этом.
— Но я говорю.
Он взял меня за руку, и так мы шли вдоль набережной.
— Но так как никогда ни ты, ни я не сделали бы этого, это совсем не привлекательно.
— Я думаю, что это больше, чем непривлекательно.
— Не забивай мне голову, сумасшедшая! Это теория полицейских парней, а не моя. Информация непосредственно для прессы. Но я не подпишусь под этим. А сейчас оглядись, мы приехали сюда, чтобы обо всем забыть. Давай прогуляемся и по другой стороне. Таким образом мы поймаем все солнечные лучи и не будем видеть вышку.
— Ты написал, что они начали работать?
— Да, — Робин покачал головой, — я не хотел привлекать к этому твое внимание и тем самым добавлять вам проблем.
— Дорогой Робин, — сказала я, сжимая руку, все еще державшую мою.
Кое-где виднелись первоцветы и подснежники, с любовью посаженные и бережно выхаживаемые садовниками поместья. Но выглядели цветы так, будто выросли сами.
— Робин и Дева, идущие по долине, — сказал он выразительно. — Разве это не блаженство? Что делает все реальным, кроме этого?
Был какой-то особый смысл в его словах, неясный, но я его угадывала.
Я ничего не сказала. Дорожка вела к небольшому навесу, расположенному лицом на юг, озерная галька покрывала землю как ковер, под навесом из рододендронов и лиан стояли скамейки. По озеру бежала рябь. Солнце переливалось в волнах. Не было ничего и никого вокруг — ни домов, ни скважины. Только длинные старые лозы, освещенные солнечными бликами, и деревья вдали.
Несколько бревен лежали на этом карликовом берегу, очевидно упавшие, но потом кем-то бережно уложенные для сидения. Два сезона туристы вырезали на них свои инициалы и большое количество сердец, пронзенных стрелой.
— Ничто не имеет значения, кроме тебя и меня, — шептал Робин.
Я молчала. Мой внутренний голос тихо сказал, что кое-что еще все-таки имеет значение. Но этот голос в последнее время я научилась игнорировать.
Робин понял мое молчание как знак согласия. Он обвил рукой мои плечи. Он целовал меня в голову, потом в кончик носа и, наконец, медленно в губы. Он целовал меня так нежно и ласково, как можно было себе только представить. Я наслаждалась этими поцелуями. Первоцветы благоухали вокруг, облаком нас окружил смолянистый аромат лиственницы и запах озерной воды.
Но твидовый запах его пиджака напомнил мне еще кое о чем. И резко, в тот момент, когда он опять попробовал меня поцеловать, я отдернула голову.
— Почему?
— Не сейчас.
— Но ты не та Дева, которая может умчаться?
— Это зависит от того, куда я собираюсь умчаться.
Он закрывал своими губами мои глаза и шептал так ласково и тихо, что я не была уверена в том, что я поняла, — это брачная беседка, Дева.
И будто прочитав мои мысли, вероятно больше меня понимая, что я чувствую, он быстро встал. Он пошел назад по дорожке, по которой мы пришли сюда, и через несколько минут вернулся с букетом первоцветов.
— С моей любовью, — сказал он, особенно сильно ударяя на последнем слове.
— И с благодарностью сэра Беркли, — ответила я.
Он внезапно расхохотался, а потом его руки обняли меня.
Так мы и стояли обнявшись, но вдруг поднялся вертолет и полетел над нами. Но, конечно, он был слишком высоко, чтобы кто-нибудь на нем мог увидеть нас.
Мы вернулись поздно. Поместье было уже открыто, и автобусы и машины были полны людей, одетых в яркие весенние одежды. Потом они рассеялись по лужайкам. Мария была в павильоне, где ее помощники помогали расставить столы для чая.
Джейсон Стофард считал плавающие лодки.
— Думаю, что ты взял одну из них без разрешения, — сказал он Робину.
— Полагаю, что я — подозреваемый номер один. — Робин попробовал сказать это бойким голосом и, как в прошлый раз, вытер губы носовым платком.
— О небеса, мой дорогой, да! Ты не знаешь? Я бы все уладил на твоем месте, чтобы скрыть ваши преступления, совершаемые одновременно. Разве это невыразительно? — Его глаза обнаружили букет первоцветов в моей руке. — Включая опустошение дядюшкиных лесов.
Джейсон предложил мне руку, и я ступила на берег.
— Если ты собираешься, Гиллеспи, выпускать новости, лучше не делай этого.
Я подмигнула Робину через плечо. Он опять был полностью непроницаем, и острый язык Джейсона вовсе не жалил его.
Я была полностью уверена, что Джейсон был у Марии. Потому что видела круги под ее прекрасными глазами, несмотря на замечательный макияж; она выглядела взволнованной, немного бледноватой и слегка испуганной.
— Я здесь, — сказала я, направляясь к ней. — Давай я помогу тебе.
Я вместе с ней пошла в маленький кухонный павильон, наполнила стакан водой и поставила цветы.
— Ты не хочешь пойти домой? — спросила она медлительно, как обычно.
— Нет, сэр Беркли дал мне сегодня один день — выходной.
— Все больше причин, когда ты нуждаешься в свободе. — Она пригладила свои черные волосы, заколотые гребнем.
— Но я хочу помочь. Первый день всегда мучительно-нервный. Ты была такая же в прошлом году.
Внезапно меня осенило, что Мария страдает всего лишь последние несколько минут. Я взяла кусочек материи и стала полировать стаканы.
— Давайте ей поможем! — Джейсон зашел на кухню и расположился напротив раковины. Он взглянул на Марию прищурившись: — Вы, должно быть, очень устали за сегодняшний вечер.
Я переводила взгляд с одного на другую.
Мария поджала губы, но промолчала.
— Я сяду вместо вас ужинать. — Джейсон тонко улыбнулся мне.
Я полагала, что можно ответить «хорошо», но не могла не заметить, что Мария выглядела несчастной и затравленной. Она была совсем подавлена. Было неприятно, что он будто бы шантажирует ее.