— Благодаря тебе снова разболелась!
Он рассмеялся тихо и чувственно. И я почему-то расслышала этот смех лучше, чем должна была.
— Ты не представляешь, как мне нравится наша игра.
— Какая еще игра? — сказала я, нахмурившись.
— Ты знаешь, какая игра, — почти пропел он в трубку. — Ты изображаешь недотрогу… Я делаю вид, что мне нужно нечто большее, чем просто затащить тебя в постель…
У меня чуть не пропал дар речи от этого заявления.
— Ты в какой реальности живешь? — спросила я. — И если ты серьезно считаешь, что твое поведение должно демонстрировать мне, что ты хочешь большего, чем просто затащить меня в постель, то тебе стоит поработать над своим актерским мастерством.
— А зачем? Ты ведь и так по мне сохнешь, — хмыкнул он.
— Точно, сохну, как белье под дождем, — отрезала я.
— Вот видишь, именно об этом я и говорю, — продолжил он. — Как вчера все прошло с Ником? Повеселились?
— А тебе завидно? — спросила я сладким голоском.
— Нет, потому что я знаю, что у вас ничего не было.
— И откуда тебе это знать?
— Во-первых, ты не станешь мне изменять, зайка, а во-вторых, когда я тебе позвонил, ты уже спала.
— Так ты звонил, чтобы проверить? — я была шокирована.
— Все может быть, — шепнул он в трубку.
— Знаешь что? Если бы в толковом словаре были картинки, то твое фото стояло бы напротив слова «придурок».
— Вау, — рассмеялся Элиас. — Ты так говоришь, как будто и правда меня ненавидишь.
— Могу тебе посоветовать поверить своему чутью, — отрезала я и почувствовала, что у меня задергался глаз.
— Это мы еще посмотрим, — нахально заверил он меня. — И когда ты решишь позвонить в следующий раз, не стоит использовать Алекс в качестве оправдания, ведь я всегда рад с тобой поболтать.
Я собралась обрушить на него все ругательства, которые знала, но в этот момент в трубке снова что-то зашумело, и послышался голос Алекс:
— Это опять я.
— Большое тебе спасибо, что дала ему трубку.
— Он ее у меня отобрал! Я не виновата!
— Конечно, ты никогда ни в чем не виновата, — ответила я.
— Вот черт! — воскликнула она. — Он все-таки оставил мусор!
Если бы мне пришлось делить с ним квартиру, то меня беспокоил бы отнюдь не мусор. Мы с Алекс продолжили разговаривать, постоянно возвращаясь к прошлому вечеру и к нашим впечатлениям. Как и мне, Алекс понравился Энди, хотя он был в три раза больше нее. И хотя я была готова приписать Элиасу все возможные недостатки, расизмом он явно не страдал, потому что Энди был его темнокожим другом. А вот все остальное… Спросить что ли, как он относится к маленьким детям? Хотя нет, проповедника из Элиаса точно не выйдет.
Примерно через полчаса мы закончили разговор, и я спрыгнула с кровати. В животе заурчало, и я отправилась на общую кухню. Это было скудно обставленное помещение, которому не помешал бы ремонт. Кроме нескольких потрепанных плит и кофеварок там стояло еще пять обеденных столов.
Второе общее помещение служило гостиной. Тут было несколько разномастных диванов, явно с барахолки. На невысоком комоде стояли старый телевизор и видеомагнитофон, которые, в отличие от игровой приставки, никто никогда не пытался украсть.
Здешние жильцы почти не взаимодействовали друг с другом. Каждый жил своей собственной жизнью. И хотя между людьми завязывались дружеские или романтические отношения, это происходило один на один, а не в компании. Мы вежливо приветствовали друг друга в коридорах, иногда пили вместе кофе, а потом каждый шел своей собственной дорогой. Я не нашла здесь друзей, только мимолетные знакомства.
Я зашла на кухню, улыбнулась светловолосой девушке, стоявшей возле кофеварки, и полезла в кухонный шкаф, в котором хранилась еда, принадлежащая мне и Еве. Единственной условно съедобной штукой оказались макароны-полуфабрикаты, у которых срок годности вышел неделю назад. Я вздохнула и открыла пачку, чтобы получше рассмотреть содержимое. На первый взгляд все было в порядке. Я наполнила кастрюлю водой, высыпала в нее содержимое пакета и простояла над ней следующие полчаса.
Когда моя еда была готова, я вывалила на тарелку противно пахнущую кашеобразную гадость, буквально напичканную усилителями вкуса и консервантами. Убрав кастрюлю в посудомойку, я взяла ложку и тарелку и пошла к себе в комнату. М-да, никто в своем уме не мог бы сказать, что это вкусно, но, по крайней мере, я наелась. После еды я с головой зарылась в свои учебники и тетради и вынырнула часа через два, когда зазвонил телефон.
На том конце линии была Алена, и я совершенно не ожидала ее звонка, но, тем не менее, была невероятно рада ее слышать. В отличие от моей собственной матери, с Аленой я каждый раз разговаривала с большим удовольствием. С ней я могла выговориться и очень это ценила.
За разговором время пролетело совершенно незаметно, и мы сумели попрощаться только с пятого раза. Было уже поздно, а завтра мне предстояло рано вставать, так что я отправилась в ванную комнату, чтобы приготовиться ко сну. Но, когда я оказалась в постели, сна у меня не было ни в одном глазу, и я не могла выбросить из головы последнее письмо Луки.
«Я почти утратил надежду на новую любовь, и мы с тобой недостаточно знакомы, чтобы говорить о чем-то определенном, но я, наверное, мог бы влюбиться в такую девушку, как ты».
Зачем он это написал? Он же в курсе, что я девушка, а значит, представлял, как я могу отреагировать на такое. Он написал это всерьез или просто так, чтобы покрасоваться, и я преувеличиваю значимость его слов?
Но в одном он не ошибся — мы друг друга почти не знали. Но, как ни странно, он все равно мне нравился. Сначала это были просто письма от незнакомца, которые я не принимала всерьез, а Лука был для меня не живым человеком, а скорее абстрактной фигурой. Но чем дальше, тем реальнее он становился, но насколько близко к сердцу можно принимать его слова, я не знала. Он был мне никем, а бумага многое стерпит. В письмах он мог писать все, что угодно, но не факт, что написанное было правдой.
Даже если вдруг он действительно написал правду, то что с того? Какое место в моей жизни мог занять Лука? Мог бы он стать моим парнем? Или все сведется к дружбе?
И вот еще один хороший вопрос: была ли я готова к романтическим отношениям? Мне было и так неплохо, а лучшее — враг хорошего.
«Я не знаю разницы между любовью и влюбленностью. Я был влюблен по-настоящему два раза…»
Что значит, он не знает разницы? Как он определил, что был влюблен по-настоящему, если ему было не с чем сравнить? Может, он в своей жизни вообще ни разу не любил, а принял за любовь простое увлечение? Но эта теория довольно быстро рассыпалась в прах, потому что мне не были нужны прошлые отношения, чтобы понять, что я умею любить по-настоящему. Я просто это чувствовала. А если я все-таки ошибалась и настоящая любовь вызывает еще более сильные чувства, то я могу только надеяться, что меня это сумасшествие обойдет стороной. Мне хватило единственной прогулки в ад, чтобы понять, что с меня хватит и одного раза.