Да. Она поняла вдруг с особенной ясностью: сердце ее не забилось быстрее, когда вестовой привез ей в Ренси письмо от мужа. Сначала она кончила полировать ногти, а уж потом его распечатала. А раньше она бы… И Лаура поняла, что ее любовь к Александру умерла.
Все с тем же ощущением легкости она, не оставив окончательно Ренси, переехала в особняк на Шан-Зэлизэ, потому что двор из Фонтенбло переехал в Париж.
Париж этой осенью, похоже, стал столицей мира.
Все знаменитости Европы, все интересные и значительные люди спешили в Париж. Звезда Наполеона, повелителя огромной империи, никогда еще не сияла так ярко. Привлеченные ее блеском толпы стекались полюбоваться мощью имперской Франции.
Наполеону и в самом деле хотелось ослеплять приезжих. Семье было отдано распоряжение тратить деньги, не считая. Мадам Жюно, «губернаторша Парижа», блистала на авансцене. Ее элегантность, изысканность, оживленность украшали любой праздник. Праздник удавался, если она на нем сияла. Не один иноземный принц влюбился в нее, и сам Наполеон не остался равнодушным к блеску ее глаз.
– Ты знаешь, что стала неотразимой, чертенок в юбке? – шепнул он ей на балу в ратуше, где она была хозяйкой. – А тогда, кто бы мог догадаться?
Слава ее еще возросла, когда в декабре были получены вести от Жюно, и первыми, разумеется, получили их император и Лаура. Тогда-то и выяснилось, что армия, сосредоточенная между Бордо и Байонной, имела целью вовсе не укрепление двух этих важных городов, но завоевание Португалии… А в дальнейшем, возможно, и Испании?..
Лаура огорчилась из-за того, что мир, заключенный в Тильзите и столь пышно празднуемый, оказался призрачным, но за Жюно она порадовалась. Поход Жюно по северо-востоку Испании походил на триумфальное шествие. Он этого не ждал и приписывал страху перед Великой армией. Жюно писал, что множество испанцев стекается издалека, чтобы взглянуть на чудо-солдат, завоевавших большую часть Европы. В Саламанке, например, дамы этого города оказали ему и главному штабу щедрое гостеприимство, не отказав и в любви, что показалось им «лестным». Сообщение о новых «сестренках» оставило Лауру равнодушной. Она больше не обольщалась насчет раскаяния и клятв супруга.
Разумеется, она увиделась с графом де Меттернихом после его возвращения из Австрии и принимала его с удовольствием, но никогда не наедине. Он нравился ей все больше и больше, но обнаруживать свою приязнь она остерегалась. А Меттерних? Он был прирожденным дипломатом и поэтому никогда не торопился.
Боясь спугнуть прелестную Лауру, он ухаживал за ней крайне деликатно. Да и могло ли быть иначе? Он имел дело с женщиной, чей муж, несмотря на триумфальные реляции, постоянно подвергал себя опасности.
Письма Жюно, поначалу по-детски беспечные, наполнялись по мере того, как армия продвигалась в глубь страны, глухим беспокойством. В частности марш по провинции Бейра совсем уже не походил на увеселительную прогулку. Император потребовал от Жюно как можно скорее добраться до Лиссабона, и солдаты Александра шагали день и ночь. В конце концов они оказались в пустынной гористой местности, ставшей почти что непроходимой для людей и лошадей из-за ливневых дождей и постоянных гроз. В качестве еды у них был мед и желуди с редких дубов, которые там попадались. Армия голодала. В одном из писем Жюно признавался, что среди подобных бед только мысль о жене и детях удерживает его от самоубийства.
По счастью, одновременно с этим письмом пришло другое, написанное позже. И перепуганной Лауре показалось, что вопреки огромному расстоянию она услышала восторженный вопль Александра – он писал, что со своими измученными солдатами он одержал победу и взял город Абрантес! Этот город открыл им дорогу на Лиссабон.
Как же странно вошла армия французов в столицу Португалии! Жюно шесть часов подряд водил под проливным дождем по всем кварталам города тысячу пятьсот измученных гренадеров, «славные остатки» четырех батальонов авангарда. У него не было больше пушек, почти не осталось кавалерии. Не было даже карт. Но сопротивления он не встретил. Лиссабон со своим гарнизоном и вся страна в целом подчинились французам без единого выстрела. Такова была слава Великой армии и ее главы – императора. Правительства в Лиссабоне главнокомандующий французскими войсками Жюно не нашел. Согласно полученному приказу, он, как только перешел границу Португалии, объявил, что власть рода Браганса в стране прекращается, и Жуан VI преспокойно сел на корабль и отплыл в свою колонию Бразилию, словно был горожанином, который отправился в загородное имение. Наполеон выразил Жюно свое удовлетворение, и год завершился новой чередой праздников.
Однако, бог знает почему, Лауре эти празднества были в тягость. В честь победы Жюно был устроен праздник в Тюильри, на котором Лаура была почетной гостьей. Император выразил ей свое удовлетворение, лично уделив для разговора несколько минут, и заговорил внезапно в дружески-фамильярном тоне былых времен:
– Вот ты видишь, стоит твоему Жюно перестать гоняться за юбками, и он совершает подвиги! Если будет так продолжаться, маршальский жезл не за горами. Я уже подумываю об этом.
– Он будет счастлив, сир. Но если вы собственноручно напишете ему, что довольны им, он, я думаю, будет еще счастливее.
– Это зависит от него… И от тебя.
– От меня? Что я могу, кроме того, как ждать его, надеясь, что он не привезет мне двадцать восьмое ранение? Ваше величество может мне сказать, когда оно вернет мне мужа?
– Не тогда, когда Португалия у его ног. И несколько португалок, конечно, тоже.
– Не его вина, что женщины вокруг него так и вьются, он так красив!
– Неужели ты смирилась? Ты тоже очень хороша. И день ото дня все хорошеешь. До меня дошли слухи, что австрийский посол числится среди твоих верных поклонников.
– Да, ему случается порой сопровождать ко мне де Нарбонна, нашего старинного доброго друга. И признаюсь, я всегда ему рада. Это человек незаурядного ума, что так ценит де Нарбонн. С ним можно говорить о музыке, поэзии и множестве других интересных вещей.
– И о любви тоже. Говорят, он влюблен в тебя.
– Должна ли я прогонять его только потому, что ему приятно на меня смотреть? Император, я думаю, знает, что он не слишком счастлив.
– Потому что жена ему изменяет? Полагаю, у него никогда не было недостатка в утешительницах. Ты не из их числа?
– Мы с ним друзья, сир! По-другому не скажешь, – прибавила Лаура и с присущим ей изяществом сделала реверанс.
– Вот и оставайтесь друзьями. Уверен, нам не понравится, если что-то пойдет по-другому, – заключил Наполеон, вновь вернувшись к придворному протоколу.
Тон тоже изменился, и Лаура едва удержалась, чтобы не сказать императору, что… Что ее частная жизнь принадлежит только ей одной, но удержала свой слишком длинный язычок, направив все усилия на то, чтобы пятиться к двери, не наступая на шлейф придворного платья, которое терпеть не могла, но с которым благодаря гибкости и подвижности давно научилась справляться.