– Да, срок приближается, и мы подумали, – подхватил Жюно вместо Лауры, – о Сьюдад-Родриго. Город разрушен, но крепость надежна и находится рядом с португальской границей. Лаура отправится туда в ближайшие дни под охраной отряда в сто пятьдесят человек. Потом надо будет отправить ее обратно на родину.

«Старичок» маршал рассмеялся.

– Император с молодой супругой сейчас отсутствуют, так что вам придется просить пропуск у князя Меттерниха. Полагаю, вы с ним знакомы? – спросил он простодушно. – Теперь он у нас канцлер Австрии.

– А что он делает в Париже, если, как вы сказали, император отсутствует?

– Император совершает свадебное путешествие. И Меттерних нашел себе занятие не хуже: стал любовником королевы Неаполя, и все только об этом и говорят.

Лаура, не поднимая глаз от вышивания, слегка улыбнулась. Новость ее ничуть не задела. Клемент занял место в ларчике с безделушками, несмотря на печальное завершение любовной истории. А Каролина, без сомнения, укрепляет позиции своего королевства на случай, если ее брату-императору будут грозить тяжелые дни. «Насколько я знаю Каролину, она ничего не делает просто так, – подумала Лаура. – С ней всегда нужно держать ухо востро, но мне хотелось бы знать, что думает по этому поводу «Кот в сапогах».

Этого Лаура не узнала никогда, а о разговоре вскоре и вовсе позабыла. Три дня спустя она пустилась в путь, направляясь в Сьюдад-Родриго под охраной, без которой, быть может, могла бы и обойтись, так любезно ее повсюду встречали. 3 ноября она необыкновенно легко дала жизнь здоровенькому младенцу мужского пола, которому хватило ума походить на своего отца. Потомство герцога д’Абрантеса, губернатора Парижа, теперь насчитывало двух девочек и двух мальчиков.

Погода стояла великолепная – теплая, мягкая, – и все вокруг молодой матери дышало покоем. Ей даже принесли несколько цветочков, которые расцвели всем на удивление.

Мальчика решили назвать Родриго, и окрестил его испанский священник. Массена пригласили в крестные отцы, и он не отказался от этой чести, желая укрепить отношения с будущей тещей своего сына.

– Хотя бы один не будет Наполеоном, – сказал он с добродушной шутливостью. Самого его звали Андре.

Глава 11
Опять война?

Вернувшись в Париж после года отсутствия, Лаура не сомневалась, что попала в рай. Во время своего испанского изгнания она не раз утешала себя мыслью, что, попросив разрешения сопровождать супруга в этой военной кампании, она оказала серьезную услугу Наполеону, собиравшемуся взять в жены «дочь цезарей»: его окружение мигом позабыло о скандальной истории, связанной с четой д’Абрантес. Вполне возможно, император сам бы ей «посоветовал» сопутствовать герою печального «дела золотых ножничек», как стали называть это в свете, считая отправку в Испанию высылкой. Но теперь они оба возвращались, осененные лаврами военного похода – пусть даже война не была победной – и к тому же с чудесным здоровым наследником.

Так что возвращение в особняк на Шан-Зэлизэ было сродни триумфу. Сияло весеннее солнышко, и все домашние, собравшиеся в вестибюле, сияли от радости. А как выросли дети! Как похорошели! И как радостно встретили нового братца! Вот только Жозефина, старшая из дочек, спросила:

– Родриг? Странное имя! А почему не Наполеон, как все дети?

– Ну, во-первых, всех детей зовут по-разному, а во-вторых, если ты, Жозефина, хорошо учишься, то должна помнить «Сида» Корнеля.

– Ах, так он Сид?

Боясь, как бы дочка не прибавила еще что-нибудь из пьесы о герое, освобождающем Испанию, Лаура поспешила прибавить:

– Главное, что он назван в честь одной из побед твоего отца.

На этой полуправде они и остановились. Слава богу, вокруг толпились слуги, а к ним немедля присоединились еще и торговки большого парижского рынка, у которых Жюно пользовался неизменным успехом. Они изнемогали под тяжестью корзин с цветами и всевозможными «плодами земли». Отдав корзины слугам, они бросились целовать губернатора, огорчаясь, что видят его таким невеселым.

– Да неужели он растерял свою радость жизни? – спросила одна из них.

– Дорога была долгой, – ответила Лаура, отводя в сторону спросившую и говоря достаточно тихо, чтобы Жюно их не услышал. – Он очень устал. Как вы могли заметить, он снова был ранен в лицо.

– Да, это грустно, но он красив по-прежнему. Испанцы, видать, его сильно огорчили?

– Не то слово! Но во Франции он пойдет на поправку.

– Еще бы! Родная земля, свой воздух! Мы пришлем вам всего самого лучшего, чтобы он поправлялся, госпожа герцогиня… А у вас новый маленький! Дали бы малышу какое-нибудь другое имя! И что-то кожа у него желтоватая. Или в Испании так положено?

– В Испании и кормилицы и коровы скуднее наших!

– Ну, за наших не беспокойтесь. Все уладится!

И на следующий день особняк на Шан-Зэлизэ был завален дарами французской земли.

– Как же хорошо вернуться домой, – призналась на следующее утро Лаура де Нарбонну, который возобновил традицию совместных завтраков.

Накануне он приехал встретить их, но ограничился тем, что расцеловал обоих и убрался восвояси, не желая мешать дамам с рынка и толпе слуг и горожан, которые запрудили особняк и близлежащую улицу.

– Когда живешь посреди развалин и враждебно настроенных к тебе людей, то все время молишься, чтобы муж, отправившийся брать пригорок, ощетинившийся партизанами, вернулся, пусть раненым, но живым, и забываешь, что на свете есть такие хорошие вещи!..

И, откусив с нескрываемым удовольствием беленькими зубками кусок теплой булки со свежим маслом, прибавила:

– Со вчерашнего вечера мне кажется, что я попала в рай.

– Я спрошу вас словами, не помню уж какого персонажа Мольера: «И какой черт понес вас на эту галеру?»

Радость жизни, какой светилась Лаура, вновь ступив на землю Франции, ничуть не померкла, когда она принялась объяснять:

– Я не могла поступить иначе. Не могла оставить Жюно одного, без успокаивающей поддержки. Он бы сошел с ума, зная, что Меттерних вновь приедет в Париж для переговоров о женитьбе императора. Я не могла обречь его на такие муки.

– И это после того, что вы перенесли от него! Ваше решение свидетельствует о большой способности к самоотречению, – заметил де Нарбонн, скользнув взглядом по небольшому шраму, показавшемуся из-под кружев декольте. – Вы его по-настоящему простили?

– Вы скажете, что я повторяюсь, но я в самом деле не могла поступить иначе. Тот Жюно, который сейчас спит наверху, – это не прежний Жюно. Вчера вы, верно, заметили, как он изменился. Головные боли преследуют его все чаще, а любовь к императору стала наваждением, и я просто боюсь минуты, когда они увидятся.

– С чего бы? Жюно привез с собой несколько побед – Асторга, Сьюдад-Родриго.