– Понятно, – пресек Степан. – Я положу твои вещи в сушилку, через пять минут сможешь надеть. Где они?
– В ванной…
В его квартире веревок для сушки одежды не водилось, и эта придурошная Кира развесила свои шмотки на стойке для душа и на поручне вдоль ванны, напоминавшей скорее небольшой бассейн. Он снял все кучей, не разглядывая – трусы, лифчик, платье, – и отнес в сушильную машину.
Учуяв постороннее присутствие, он обернулся. Кира стояла на пороге кухни, крутя концы пояса от слишком большого для нее Степанова халата.
– А можно я…
Она умолкла.
– Ну, чего?
– Я есть хочу.
«Вчера ты не спрашивала, когда водяру скоммуниздила из морозилки!» – подумал он, но озвучивать не стал.
– Возьми в холодильнике, что захочешь.
Она вошла на кухню, а Степан из нее вышел, направился в спальню. К счастью, запаха не чувствовалось. Надо отдать ей должное, ковер она вычистила добросовестно и окошко открыла.
Он вытащил из шкафа костюм, рубашку, подобрал галстук… И вдруг, бросив все на кровать, вернулся на кухню.
Кира успела соорудить себе большой бутерброд с маслом и сыром и заварить чай из пакетика. Степан сел напротив.
– Объясни мне, зачем ты добивалась… этого?.. – спросил он тем особым начальственным тоном, который не предполагает возражений и отмазок.
– Этого – чего? – все же осмелилась она уточнить, откусив кусок от бутерброда.
– Не валяй дурака. Ты напросилась ко мне в постель. Зачем?
Она молчала. Степан подождал – отнес это на счет ее набитого рта. Но и прожевав, она молчала.
– Ну? – грозно произнес он, вдруг с удивительной ясностью ощутив, что причина у нее имелась, причем какая-то особенная. Не бабья дурь и не прибавка к жалованью. Что-то другое!
– Можно, я доем сначала? А то у меня в животе все переворачивается от…
– От?
– От этого разговора…
Подумав, что ее, не приведи бог, снова начнет тошнить, он кивнул:
– Позовешь, когда закончишь.
Он вновь отправился одеваться, прислушиваясь, не зовет ли его Кира. Но она пришла сама.
– Там машина сушильная уже закончила… Я не знаю, как с ней. Дай мне мою одежду, пожалуйста.
Степан, довязывая на ходу галстук, вернулся на кухню, открыл сушилку, молча протянул ей вещи. Платье, светло-коричневое, как слабый растворимый кофе, с бежевыми кантами по проймам и вороту, было сухим, но мятым.
Кира скрылась в ванной и через пару минут появилась оттуда, скорбно оглаживая короткий подол.
– Я не могу так на работу… Утюг у тебя есть?
Степан вдруг заметил, какие длинные у нее ноги. Верхнюю часть не видно, эти ровненькие буратинные палочки-ляжки, – видно только, что ноги длинные… Наверное, некоторым женщинам идет быть одетыми. Одежда оставляет загадку, над которой трудится воображение, – а воображение любит рисовать приятное!
Он кивнул на дверь в комнату, где располагалась гладильная доска и шкафы с постельным бельем и прочим домашним текстилем. Кира не прикрыла за собой дверь до конца, и через несколько секунд он услышал, как зашипел утюг, выпуская пар.
– Я хотела тебе… вам… правду сказать… – донеслось до Степана.
– Ты о чем?
– Ты спросил… Вы… Зачем мне это нужно было… Так вот, я хотела правду сказать… Только не смогла начать…
– Начни сейчас.
Она вышла из бельевой, уже в отглаженном платье, и Степан сел на темно-синий кожаный диван, жестом указав ей на второй точно такой же, напротив.
Кира присела – скромно, на краешек, сдвинув коленки, пай-девочка. Степан попытался вспомнить, как она держалась в офисе его ассоциации, – и не смог. Он никогда не обращал на нее внимания, – даже после того, как она принялась недвусмысленно намекать на свое желание прийти к нему «в гости». Он отшучивался на ходу или небрежно обещал «как-нибудь однажды почему б и нет». До тех пор, пока вчера не ляпнул: «Валяй!»
– Я не знаю, с чего…
– А что, все так сложно?
Она кивнула.
– Давай уже с чего-нибудь. Там разберемся.
– Только вы пообещайте, что дослушаете до конца!
– Дослушаю! – теряя терпение, проговорил Степан.
– Я не должна вам рассказывать, на самом деле, потому что это секрет!
Она вскинула на него глаза, в которых маячил какой-то вопрос, просьба о поддержке, об одобрении, что ли…
Но Степан не стал ей помогать, чувствуя, что иначе они никогда не доберутся до сути.
– Это секрет, потому что меня наняли, чтобы… – голос Киры совсем упал, – чтобы шпионить, в общем… За вами.
– Дракошка? Дранковский?
– Да… Я не должна вам этого рассказывать… Но я потому к вам и напрашивалась… так активно… потому что он велел вас соблазнить и войти в доверие!
«Вот уж чего тебе не удалось, милая», – язвительно подумал Степан.
– И еще потому, что я хотела вам это рассказать, – продолжала Кира. – Получается, что я выполнила его задание и в то же время сделала то, что хотела…
Он не понял ее фразу.
– А чего ты, собсно, хотела? Рассказать, что тебя приставили за мной шпионить?
– Да. – Кира немного покраснела. – И еще я…
Она умолкла, и Степан разозлился. Мало того, что она облевала его ковер, так еще и шпионкой оказалась! И к тому же каждое слово из нее клещами нужно тянуть!
– Ну?! – грозно спросил он.
– И еще… Я хотела вас предупредить…
– О чем, ё-моё, ты можешь выражаться яснее?! Предупредить о чем? Что тебе велели шпионить, ты уже сказала. Чего еще? У меня тут прослушки стоят, что ли?
– Прослушки?! Я не знаю… А вдруг и вправду стоят?!
Кира, побледнев, вскочила с дивана. И затем произнесла так тихо, что он скорее угадал, чем услышал: «Тогда убьют не только вас, но и меня! За то, что я вас предупредила!!!»
«Убьют»?
…Да уж, секс с Кирой и впрямь оказался с изысками!
Вдохнем поглубже, потом выдохнем. Он не ослышался? Кира сказала, что его убьют?!
Спокойно, Степан, спокойно. Девку эту взял на работу Дракошка. Она то ли ему племянница, то ли дочка друзей, – фиг с ним, без разницы. И Дранковский велел ей набиться к Степе, президенту Ассоциации по развитию малого и среднего бизнеса, в постель, чтобы шпионить за ним.
Хорошо, допустим: Дранковский не знает вкусов Степана и решил, что у этой девахи есть шансы заделаться его любовницей, чтобы выудить у него несколько сокровенно-тайных мыслей. Проверить его лояльность по отношению к тем, кто однажды насел на него, как ледокол на льдину, и придавил всей тяжестью его идеи, замыслы…