– Так точно, Фил Роджерс, сэр.
– Отойдемте в сторонку, сержант.
Люди в очереди все как по команде уставились на мерцающую карту на стене. На следующий день никто из них не вспомнит, как Роджерса увели прочь.
– Меня в чем-то обвиняют? – робко спросил Фил. – Я подчиняюсь полковнику Красти, вы должны обратиться к нему…
– Шевелитесь, – процедил майор сквозь зубы, – у нас мало времени.
Выходя из зала, Роджерс бросил взгляд через плечо и увидел на своем рабочем месте какого-то другого парня. На него изумленно таращился Джек Донахью.
На площадке перед диспетчерским центром отчего-то не работали фонари освещения. Часовой у входа даже не поднял глаз на прошедшего мимо Фила и его конвойных.
– Послушайте, – яростно зашептал Роджерс майору, – я, конечно, Светлый, но я не за красных! Я патриот своей страны. Что вы себе вообразили…
– Вот ваши документы, сержант, – сквозь зубы ответил Темный, – вам предоставлен трехнедельный отпуск. Поезжайте домой и забудьте на время о службе.
– Но черт возьми, я американский солдат, на каком основании вы…
– Скажи спасибо, коммунистический выродок, что жив остался.
По всему миру на военных базах США и НАТО немногочисленных Светлых в спешном порядке разоружали и отправляли в длительные отпуска.
Москва, Кремль
– Наденька, Никита Сергеевич у себя?
Секретарь Хрущева Наденька то ли кивнула, то ли покачала головой. На ее круглом крестьянском личике застыло непередаваемое смятение.
Начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР маршал Захаров повторил свой вопрос и добавил вполголоса:
– Он ведь меня сам вызывал. Так позвоните же ему, товарищ секретарь.
Наденька неуверенно сняла трубку. В черной эбонитовой чашке мухой зудело какое-то нечленораздельное бормотание. Красивые густые брови маршала Захарова поползли вверх.
– У себя они, Матвей Васильевич, – раздался голос из глубины приемной, – нездоровится слегка. Вирус какой-то подхватили, ой, беда. Лучше уж вам завтра прийти.
Захаров от изумления чуть не выронил желтую папку с секретными документами. Во-первых, зайдя в приемную генерального секретаря, он по военной привычке огляделся и, кроме бледной Наденьки, никого не заметил. Во-вторых, как смеет кто-то ему, Маршалу Советского Союза, герою нескольких войн, давать советы в таком тоне?
Советчик сидел в красном кожаном кресле в глубине приемной – молодой, не больше тридцати лет, с непослушным светлым чубом, с красной капелькой комсомольского значка на лацкане пиджака.
– Это еще что за наглый молокосос? – поинтересовался маршал.
– Догадайтесь с трех раз, Матвей Васильевич, – зевнул в ответ парень. – Наденька, не попросите, чтобы мне принесли еще стакан чаю? Ночка впереди длинная.
Начальник Генштаба был умным человеком. Он решил больше не задавать вопросов. На каком-то глубоком интуитивном уровне восприятия реальности, свойственном всякому опытному советскому аппаратчику, он понял: правильно будет просто прислушаться к совету незнакомого наглеца и уж точно не стоит с ним конфликтовать. Пусть даже Хрущев и просил его приехать сегодня… что ж, приеду снова рано утром. Не привыкать…
Молодой штатский наглец (все-таки, наверное, кагэбэшник) с удовлетворением кивнул Захарову, будто прочел его мысли.
Наденька сняла трубку, чтобы заказать чай, и в этот момент высокие деревянные двери в кабинет генсека с треском распахнулись, и в приемную вывалился Хрущев. При его появлении маршал Захаров невольно попятился назад и не остановился, пока не ударился спиной об стену. Наденька в страхе забралась под стол.
– Щщщщто, клопяры деревенские, – пьяно прорычал Никита Сергеевич, – щщщто раззявились, вашу мать, я вас спрашиваю? А?..
Из одежды на генсеке был только распахнутый узбекский халат да голубые широкие трусы явно не первой свежести. Поросшая курчавым ворсом грудь и гладкая лысина Никиты Сергеевича лоснились от пота, лицо стало красным, как полтавская свекла. Захаров, который никогда в жизни не видел Хрущева в таком затрапезном виде, все же попытался отдать честь:
– Товарищ главнокомандующий… По вашему распоряжению прибыл…
– А-а-а, прибыл-таки? – ехидно сощурился генсек. – И где тебя черти носили… мать… мать… мать?
Он вдруг стащил с ноги тапок и с силой хлопнул им по столу.
Захаров посмотрел на молодого наглеца в углу, словно ожидая помощи, но тот только с легкой усмешкой наблюдал за происходящим.
– Матвей, дорогой мой, – вдруг пропел Хрущев ласково, – а давай-ка чебурахнем по ним уже? А?
– По кому, Никита Сергеевич?
– Матвеюшка, Матвеюшка, – покачал свекольным ликом генсек, – ну по кому же мы можем шандарахнуть… как не по ним, по пидерасам американским. Знаешь, я давно собирался… Давно!
Он добавил еще несколько непечатных слов.
– За Фиделя, за наших ребят, – рыдал Хрущев, повисая на маршале, – всех в пыль, в ядерный шлак сотру, гниды буржуйские…
Молодой человек в черном костюме подхватил свободно падающее тело генерального секретаря и ловко закинул на плечо, демонстрируя прямо-таки богатырскую силу.
– Что, говорил я вам, Матвей Васильич, – подмигнул он морально раздавленному в блин Захарову, – зайдите завтра? А вы не слушали… А ну-ка, – обратился странный комсомолец к генсеку, – кто это у нас тут развоевался? Кто барагозит в одних трусах? Кто рвется шандарахнуть? Пойдемте-ка лучше, милейший Никита Сергеич, еще по пятьдесят грамм – и баиньки.
Никита Сергеевич что-то промычал, вроде бы соглашаясь, и вместе с комсомольцем исчез в кабинете. Наденька выползла из-под стола и плотно закрыла за ними высокие створки дверей.
Маршал в каком-то странном оцепенении вернулся домой. Входя в квартиру, он неожиданно для себя самого трижды истово перекрестился и смачно плюнул через левое плечо за порог. Утром он ничего не вспомнил.
Нью-Йорк, Манхэттен, Пятая авеню
Они вышли с охапкой бумажных пакетов из сияющего разноцветными огнями магазина – отец, мать и девочка лет семи в красном пальтишке и беретке, с куклой под мышкой. Несмотря на поздний час, сразу несколько желтых такси подкатили к краю тротуара, но мужчина жестом остановил семью: он решил перед поездкой выкурить сигарету, чтобы не дымить в автомобиле.
– Папочка, когда будет война? – спросила малышка.
Отец и мать переглянулись.
– Господь с тобой, Минди. Какая еще война?
Девочка пожала плечиками:
– Бабушка сказала, что коммунисты хотят сбросить на нас ракеты. Да вы что, ребята, телевизор не смотрите?
Папа невесело рассмеялся, выпустил в ночное небо струю дыма. Мать потрепала Минди по волосам: