- Наконец-то, - выдохнул Феофил.
- Это русы? – с испугом спросил Константин.
- Похоже на то, - отозвался адмирал и обернувшись к помощнику добавил: - Приготовить огнеметы к бою.
- Ты собираешься атаковать их прямо сейчас? – удивился Константин. – Не дождавшись рассвета?
Синкел не счел нужным отвечать на вопросы любопытного магистра, он пристально вглядывался в темноту, где вдруг замигали какие-то странные огоньки. Что они означали Константин сообразил не сразу, но после того как огромные весла адмиральской галеры вспенили воду, он понял, что византийский флот перестраивается для атаки. А загадочные огоньки это ни что иное как сигналы, которыми адмирал обменивается со своими подчиненными. Скорее всего русы тоже разглядели мерцание корабельных ламп, но не придали им значения. Хотя, не исключено, что маневры византийских галер русы не увидели из-за света маяка, бьющего им прямо в глаза. Во всяком случае, никто не помешал флоту адмирала Феофила Синкела охватить русов полукольцом. Теперь уже даже магистр Константин, не обладавший острым зрением, мог видеть ладьи русов, превосходившие греческие корабли численностью, но уж никак не размерами, а уж тем более мощью. Ладей было много – сотни. В какой-то миг Константину стало нехорошо, ему показалось, что отчаянные русы решили идти на абордаж. Скорее всего, так оно и было. Однако адмирал Синкел не стал дожидаться, когда легкие суденышки русов ударят в борта его неповоротливых галер. Вдруг послышались частые хлопки и добрая сотня огнедышащих драконов взвилась в небеса. Зрелище было потрясающее. На какое-то время Константин даже прикрыл глаза, чтобы не ослепнуть. А когда открыл их то вскрикнул от чудовищного зрелища. Огненные драконы падали прямо с неба на беззащитные ладьи русов. Там где еще совсем недавно было просто море, теперь было море огня. Магистру Константину и в кошмарном сне не привиделось бы то, что он сейчас видел наяву. Деревянные ладьи русов вспыхивали одна за другой словно бумажные кораблики. Люди с криком прыгали с них в воду, но и в море не находили спасения. Ибо горело даже то, что гореть не может по определению – вода. Константин был абсолютно уверен, что из ада, сотворенного адмиралом Феофилом Синкелом, не удастся вырваться никому, но ошибся в своем прогнозе. С восходом солнца выяснилось, что более двух сотен ладей русов ускользнули на мелководье, пристав к левому берегу Босфора. Флот адмирала Синкела теперь ничем не мог помочь «бессмертным», которые выстроились на берегу, дабы встретить русов. Галеры имели куда большую осадку, чем ладьи варваров, а потому и не рискнули приблизиться к берегу. Метать же лидийский огонь с такого расстояния было совершенно бессмысленно. Русы, надо отдать им должное, поняли это очень быстро. И пока адмирал в бессилии скрежетал зубами, русы красной волной покатились на ошеломленных ромеев. Ярость людей, чудом избежавших смерти, была столь велика, что «бессмертные» просто не выдержали их натиска, обратившись в паническое бегство. Русов уцелело не более пяти-шести тысяч человек, но и этого оказалось достаточно для победы над противником, превосходивших их численностью более чем вдвое.
- Я сделал все, что мог, - сказал Феофил Константину. – Передай императору, магистр, что я попытаюсь перехватить русов в море на обратном пути.
Константин, до глубины души потрясенный всем увиденным и ночью, и утром, сумел лишь согласно кивнуть головой. Спрос теперь будет не с адмирала, не пропустившего русов в пролив, а с командиров «бессмертных», которые не сумели организовать отпор обескровленным морским поражением варварам. И это их ротозейство очень дорого обойдется жителям побережья, на которых русы теперь выместят горечь поражения. Прискорбно конечно, но магистр Константин сделал все, от него зависящее, чтобы свести потери Византийской державы к минимуму. И, надо полгать, император Роман сумеет оценить по заслугам преданного ему человека.
Весть о страшном разгроме флота князя Ингера в Босфорском проливе пришла в стольный град раньше, чем весть о взятии воеводой Асмолдом Матархи. Киев тревожно загудел, но меры, принятые воеводой Свенельдом, быстро погасили вспыхнувшие было страсти. Вид мечников, закованных в броню, отрезвляюще подействовал на горлопанов, и протестующие крики быстро смолкли. Патрикий Аристарх, приложивший к этому поражению руку, теперь со страхом и надеждой посматривал на Днепр, который вот-вот должен был выплеснуть на берег остатки огромного флота, собранного князем Ингером для великих дел. Беспокоило Аристарха только одно – уцелел ли сам Ингер в страшной бойне, устроенной ему ромеями. И если уцелел, то кого он назначит в виновники самого оглушительного в своей жизни поражения. Ингер ведь далеко не дурак и наверняка уже сообразил, что его в Босфоре ждали. А ведь поход на Византию готовился втайне и лишь самые ближние к князю люди знали, что сам он в Тмутаракань не пойдет, и что его путь лежит совсем в другую сторону. И среди этих немногих посвященных был и патрикий Аристарх. Человек, имеющий обширные связи, как в Итиле, так и в Константинополе. Аристарха так и подмывало, убраться из Киева куда подальше и переждать там грядущую бурю, но он пересилил себя. Во-первых, пока сохранялась надежда, что Ингер погиб в походе, а во-вторых, бегство стало бы доказательством вины патрикия. И в этом случае, мстительный Ингер, если он конечно жив, из под земли достанет вилявого ближника и предаст его лютой смерти. Нет, надо ждать и надеяться, что Бог не оставит своего преданного печальника без защиты и позволит завершить трудную миссию, которую патрикий взвалил на свои хрупкие плечи.
И Аристарх дождался… Князь Ингер уцелел не только в Босфорском проливе, но и на обратном пути, когда его ладьи, перегруженные добычей, были во второй раз атакованы хеландиями адмирала Феофила Синкела. Вместе с великим князем в Киев вернулось не более трех тысяч мечников. Все остальные, почти двенадцать тысяч человек, либо сгорели заживо, либо утонули в Черном море. Князь Ингер почернел от горя. Впрочем, не исключено, что он просто загорел под ярким южным солнцем. Киев зашелся в слезах, оплакивая сгинувших родовичей, а лицо князя даже не дрогнуло, когда он объявлял своим ближникам о понесенных потерях. И здесь же в княжьем тереме впервые прозвучали слова о мести. Судя по всему, поражение не сломило князя, и он жаждал рассчитаться с ромеями за пережитый позор. Вот только силенок у Ингера было маловато, как не без злорадства отметил Аристарх. Патрикий даже посоветовал великому князю, отозвать дружину воеводы Асмолда из Тмутаракани, дабы не вводить в соблазн многочисленных врагов Руси. Но Ингер бросил на непрошенного советчика такой зверский взгляд, что у Аристарха язык прирос к небу.
- Ромеев о моем походе предупредили болгары, - сказал Ингер, быстро овладевший собой. – Об этом мне рассказали взятые в полон «бессмертные».
Все, конечно, могло быть. Болгарский царь Петр сын Симеона Великого был человеком слабым и услужливым. А потому, узнав от лазутчиков о флоте русов, он вполне мог послать гонца в Константинополь. В любом случае, эта уверенность Ингера в виновности болгар играла на руку патрикию. И теперь Аристарх в присутствии великого князя мог осуждающе качать головой и удивляться глупости царя Петра, который вместо того, чтобы воспользоваться походом Ингера в своих интересах, стал помогать исконным врагам болгар ромеям. Трудно сказать, поверил ли Ингер в искренность слов Аристарха, но, во всяком случае, о вине патрикия в провале похода даже помину не было. Конечно, предполагаемое коварство болгар могло испортить отношения князя Ингера с женой Ольгой, но поскольку эти отношения были испорчены уже давно, то и печалится по этому поводу не приходилось.