Рвался молодой боярин проводить Забаву на княжий двор, но Ладомир его придержал, а послал с Забавой Пересвета, дабы не обидели женщину по дороге. Вернулся Пересвет уже один и подмигнул Ладомиру - свершилось всё, как задумывали. Мечислав эти перемигивания увидел и затаил на Ладомира обиду. Торчал на крыльце грозовой тучей и отгонял витенем мух с сапог. Ладомир, греясь на приступке в солнечных лучах, лениво переругивался с Пятерей, который взялся коня чистить да не дочистил, а спёкся втихую на сеновале и проспал чуть не до вечера. Отчитав Пятерю, Ладомир обернулся к Мечиславу:
- Ты Веснянке слово давал?
- А я того слова назад и не брал.
- Тогда с какой стати заглядываешь под присухин подол? Раз твой бог не велит иметь двух жён, то нечего и замахиваться. У неё сын может родиться от Куцая, наследник не последнего в Киеве боярина. А права Куцаева сына только Великий князь может отстоять. При князе она наложница, а при тебе кем бы была - приблудой? Через год-два угаснет в тебе пыл, и жёнку с глаз долой. Ты Мечислав не о судьбе Забавы думаешь, а о том, что она целует сладко. Сладости этой ты ещё накушаешься до отрыжки, но и горестей в жизни тебе тоже хватит с избытком. А ныне горесть не та, чтобы вешать нос и смотреть на всех обиженным сычём. Готовься лучше к свадьбе, через день-два пригребёт на ладье Бречислав и привезёт Веснянку. Пора уже вас окрутить, чтобы у тебя не разгорались впредь глаза на гулявых вил.
Пересвет, сидевший рядом, хоть и хмыкал в усы, но слова Ладомира явно одобрял. О матери и говорить нечего, она уже который день твердит о том Мечиславу, да и сам молодой боярин понимает, что Ладомир, скорее всего, прав, но от этого понимания обида не проходит, а горечи в душе ещё прибавляется. Одно, наверное, спасение для Мечислава - свадьба, о которой говорит воевода. Чуть не полгода он уже не виделся с Веснянкой, оттого и поблек в памяти и сердце её облик. А ведь ещё два месяца назад казалось, что краше её никого нет на свете. Выходит, что и здесь прав Ладомир - через полгода он и не вспомнит о Забаве. Вот как подловато устроен человек. А вдобавок ещё и не чует за собой вины, а всё норовит укорить других. И Мечислав такой же. Взять ту же Забаву - если помочь хотел попавшей в беду женщине, то зачем миловался? Выходит, плату вперёд взял. А того же князя коришь, и Ладомира коришь, и того же Пересвета коришь, который здесь и вовсе ни при чём. А в жёны брать Забаву Мечислав не хотел, и не в Христовом запрете тут дело, потому что даже если можно было взять, то, скорее всего, не взял бы.
Боярина Изяслава Мечислав не видел уже давно, с того самого дня как уехал он из Плеши, а, увидев на родном подворье, узнал не сразу. Совсем молодым был тот, плешанский Изяслав, и всё хмурил брови в дело и без дела, а этот, нынешний, улыбался во весь рот, показывая белые крепкие зубы. Правда, глаза при этом щурились не слишком дружелюбно. И в росте, кажется, прибавил боярин, и плещеистее стал, - словом муж в силе и славе, как назвал его с усмешкой Пересвет.
А Ладомир, похоже, гостю рад, во всяком случае, принял его с честью и пригласил в дом. Изяслав и с Мечиславом обошёлся приветливо, припомнив давнее знакомство. А второго боярина, пришедшего с Изяславом, Мечислав видел впервые. Годами тот был, скорее всего, ровней своему спутнику, но смотрелся старее из-за невыразительного лица, чем-то смахивающего на лошадиную морду. Звался боярин Будимиром, и был он не из самого первого на Киевщине рода, но вот, глядишь ты, выбился в ближники Великого князя.
Первую чарку, как это повелось в Киеве, выпили за Великого князя, а уж вторую - за хозяина усадьбы. Изяслав метил в Ладомира, но тот стрелу перевёл в Мечислава. Изяслав не возражал, пожелав молодому хозяину удачи во всех его начинаниях. А за Ладомира выпили, как за нового радимицкого воеводу. И так уж ловко получилось у боярина Изяслава, что наместничеством тем Ладомир обязан чуть ли не княжьему ближнику, который замолвил за него слово перед Владимиром. Не прямо это сказал Изяслав, но как-то очень умело, и Мечислав от души позавидовал его красноречию. Поверил ли Ладомир Изяславу, сказать трудно, но перечить гостю не стал, а поднял чарку за здравие Изяслава и Будимира, славнейших на Киевщине бояр. Тоже не худо говорил Ладомир и чуть ли не превзошёл красноречие Изяслава. Упомянули и о свадьбе Мечислава, а Изяслав тут же предложил в дружки боярина Будимира, который одной с женихом веры. Сам Изяслав, хоть и тоже христианин, но, как человек давно женатый, не стал претендовать на эту роль.
То ли от выпитого мёда, то ли оттого, что встретил молодых бояр одной с ним веры, но Мечислав размяк сердцем и лик боярина Будимира не казался ему уже таким лошадиным. А то дядья над ним посмеиваются, что верит он в бабьего бога, но вот теперь они сами убедились, что тому Богу кланяются и первые на Киевщине бояре, ближники княжьи. Может и сам князь скоро примет христову веру. Последние слова случайно сорвались с языка Мечислава, а в ответ наступила неловкая тишина.
- Князь благоволит печальникам Перуна, - мягко улыбнулся Изяслав. - И назначение боярина Ладомира радимицким воеводой тому подтверждение.
Никто не возразил Изяславу, а оговорку Мечислава запили сладкой медовой брагой и больше не говорили о богах.
Изяслав расспрашивал о землях фряжских и поморских, в которых довелось побывать воеводе Ладомиру.
-Тебе надо расспросить Бречислава, - сказал Пересвет. - Он у нас бывал даже в Царь-граде.
- О Византии мне много рассказывал купец Анкифий, - отозвался Изяслав. - Тот самый, что ходил торговым походом с Бречиславом.
Ладомир Анкифия помнил ещё по Полоцку, помнил и собственное удивление неуёмной энергией этого на вид невзрачного человека. А теперь, по словам Изяслава, купец обосновался в Киеве и, судя по всему, привечает в своём доме молодых бояр. Может не так уж и неправ Бакуня, когда говорит, что Византия обхаживаёт Великого князя через его ближников, склоняя к новой вере.
А Владимир сейчас в мучительном раздумье - это Ладомир понял из состоявшегося по утру разговора. Стержень ищет Великий князь, на который можно нанизать племена, верви и роды, живущие каждый на особицу по дединым заветам. И, похоже, в качестве стержня ему предлагают христианскую веру. Сам Ладомир об этой вере знает мало и не составил пока определённого мнения - хорош распятый бог или плох. До сих пор он полагал, что бог, позволивший себя распять, - слабый бог, но, кажется, здорово заблуждался на его счёт. Изяслав, нрав которого Ладомир достаточно хорошо изучил ещё в Плеши, никогда бы не стал поклоняться Слабости, ибо в природе Ставрова сына более присуще поклонение Силе. И этой Силе Изяслав либо подчинялся по холопьи без остатка, либо бежал от неё, если эта Сила не нуждалась в его рабьем служении. Этим, вероятно, он и пришёлся по сердцу Владимиру, и этим же раздражал гордую новгородскую вилу, которая в мужчине ищет силу равную своей, чтобы если и уступить, то не уронить себя в той уступке.
Судя по всему, и другой сегодняшний гость Ладомира человек того же склада, что и Изяслав, иначе вряд ли нашлось бы ему место близ Великого князя. Эти двое слишком слабы, чтобы заявить о своём праве в полный голос, зато у них хватит упорства и изворотливости, чтобы усилить голос Великого князя своим писком. Это новая порода бояр, доселе невиданная на Руси, где боярин издревле почитался как муж сильный, способный настоять на своём и в совете, и на войне. За это спускают им люди чрезмерную подчас жадность и стремление ущемить права других. Ибо знают смерды, что в трудный час будет за кем встать плотной стеной и встретить врага на стенах или в чистом поле.