Если радимичи рассчитывали на лёгкую кровавую потеху, то здорово промахнулись. И Куцаевы мечники, и Белые Волки уже пришли в себя и теперь дорого продавали свои жизни. На глазах Куцая разъярённый Бирюч страшным ударом снизу вверх выбросил из седла противника и сам угнездился на его месте. И не один он оказался таким удальцом - ещё с полдесятка Всеволодовых ястребов кулями попадали на землю. Куцай зарубил своего противника, но с седла сдёрнуть не успел - на него сзади навалились озверевшие от крови радимичи. С этими драться было легче, редкий из горожан был в броне, а у многих мечи оказались худого закала. Вошедшие в раж Белые Волки и Куцаевы мечники валили их под ноги целыми рядами, а сам воевода стоял чуть не по колено в чужой крови.
За ворота усадьбы всё-таки прорвались, кто вершим, кто пешим. Да и Куцаевы челядины не растерялись и принялись посылать через ограду в радимичей сулицы и стрелы. Толпа отхлынула, прихватив с собой и Всеволодовых дружинников.
Из двадцати пяти Белых Волков уцелело двенадцать во главе с Бирючом, а остальных побили стрелами в спины, когда они дробили радость вокруг Перунова камня.
Оказавшись во дворе собственной усадьбы, Куцай не испытал особой радости. Против закрытых ворот стояли тысячи озверевших радимичей, у которых не было иного выхода, как только добить свидетелей своего неслыханного святотатства.
- Долго нам не продержаться, - сверкнул из темноты зубами спешившийся Бирюч.- Ограда слабая.
Куцай скосил глаза в сторону единственного уцелевшего Перунова волхва и без удивления опознал в нем Блуда, киевского боярина, побывавшего во многих битвах. Воинской удалью и спасся, наверное, волхв, хотя белая рубаха потемнела от крови. Впрочем, кровь эта, похоже, чужая. Глаза у Блуда светились бешенством:
- Ни князь Владимир, ни кудесник Вадим радимичам этого не простят.
Куцай тоже не сомневался в страшном ответе князя и кудесника, но особой радости по этому поводу не испытал, а только со вздохом почесал затылок испачканной кровью пятернёй. Никаких особенных мыслей он там не вычесал, а в ворота уже били тараном нетерпеливые радимичи.
- Приветьте их стрелами! - крикнул Куцай своим.
Но и это оказалось сделать непросто - самых расторопных быстро посбивали с ограды. Похоже, перед Куцаевыми воротами стояли более сотни лучников.
- В дом отходите, - скомандовал Бирюч. - Ворота сейчас рухнут.
В доме голосили сбившиеся в кучу челядинки. Куцаю пришлось цыкнуть, чтобы замолчали. Воевода искал глазами Забаву, но ничего не разобрал в темноте. Зажгли светильники и затворили двери. Челядинов и мечников, у которых были луки, поставили к окнам, а более делать было нечего, разве что ждать смерти.
А Забавы в доме Куцай не нашёл. По словам челядинок, за ней прибежали Всеволодовы холопки и звали к матери, которая внезапно занемогла. Воевода и сам не знал, обрадовало его это известие или огорчило. Но, пораскинув умом, пришел к выводу, что вряд ли Всеволод стал бы посвещать дочь в свои замыслы, а потому и винить жену не в чем. Кабы знала бы об измене, то, наверное, сказала бы мужу. Ах, Всеволод, Всеволод! А какими честными глазами смотрел на воеводу ещё сегодня утром. Княжьей власти, что ли, захотелось? Так за эту власть не с Куцаем воевать придётся, а с Владимиром, который просто так её не отдаст, учинит с радимичей кровавый спрос. Неужели у радимицкой старшины не хватило ума понять это? И ведь непохоже, что взбунтовались в горячке, а по всему видно, что готовились долго и выжидали случай, чтобы ударить наверняка.
- Тебе, старец, надо поменять рубаху, - сказал Куцай Блуду. - Бородой ты ещё не слишком окладист, в лицо никто тебя здесь не знает, глядишь, в суматохе и сумеешь выскочить за ворота.
- Воевода прав, - кивнул головой Бирюч. - И его мечников, и моих Волков радимичи знают наперечёт. А если сумеешь добраться до святилища в Дубняке, то предупреди мечников, что там остались, и уходите вместе.
Блуд совету внял, потому что не было смысла пропадать зря, но по глазам было видно, что не спустит он радимичам, если ныне убежит от смерти, а уж старшину местную пересчитает поимённо. Куцаю ли не знать боярина Блуда, который, встав в ряды Перуновых ближников, вряд ли помягчал сердцем.
Ор во дворе нарастал, а в двери терема ломились сусердием. Куцаю показалось на миг, что над головой закачалась крыша. Крыша, впрочем, не рухнула, но вдребезги разлетелись двери, и в образовавшийся проём ввалились радимичи. Дрались почти в полной темноте, больше угадывая летящую в голову сверкающим лезвием смерть, а потому, быть может, и прозевал воевода Куцай момент перехода из тьмы временной в тьму вечную. Вспыхнул только перед его глазами ослепительно белый свет, и всё закончилось для удалого киевского боярина в этом мире.
А для Блуда жизнь ещё продолжалась топотом чьих-то ног и хрипами умирающих людей. Каким-то чудом его вынесло на крыльцо прямо на воющую в нетерпении и жажде крови толпу. Наверное, здесь бы и закончилась жизнь Перунова волхва, забили бы его дубинами, но, видимо, кто-то в эту дикую ночь ворожил ему. Столкнули Блуда с крыльца не в толпу, а куда-то в сторону, в тёмный угол. А на крыльцо вырвался, сметая всё на своём пути, воевода Бирюч, и звериный рык, вырвавшийся из его окровавленной груди, заставил радимичей попятиться назад. Ещё какое-то время Бирюч кружил по двору затравленным волком, размахивая чёрным от крови мечом, круша им дурные головы налево и направо, пока невесть откуда прилетевшая сулица не пронзила насквозь его сильное тело. Ещё мгновение, показавшееся Блуду вечностью, Белый Волк стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом рухнул под ноги враз затоптавшей его толпы.
К этому времени и в воеводином доме всё уже было закончено, и вышедший на крыльцо мечник что-то крикнул боярину, который один среди сотен пеших возвышался в седле чёрным гавраном, высматривающим лакомый кусок среди заваливших Куцаев двор трупов. Блуд догадался, что это и есть боярин Всеволод. Из поднявшегося торжествующего ора стало ясно, что воевода Куцай убит, и это его тело волокут сейчас с крыльца за ноги опьяневшие от насилий и убийств мечники.
Десятки факелов полыхали по двору, где стало уже светло как днём, но почему-то никто не обратил внимания на поднявшегося с земли бородатого старца. Быть может потому, что кафтан на нём оказался рваным, а свалявшейся бородой схож он был сейчас со многими толпившимися во дворе радимичами. Его теснили и толкали, пока не вынесли к воротам усадьбы и не выплюнули с отвращением на Торговую площадь, которая шевелилась жутковатым зверем от переполнявших её людей.
Блуду пришло в голову, что здесь собрались не только горожане, но и пришлые смерды из окрестных сёл, которых, судя по всему, заранее известили о предстоящем кровавом пире. Выходит, тщательно готовил свою измену боярин Всеволод, выезжающий как раз сейчас из Куцаевой усадьбы. Всеволода тут же окружили несколько десятков конников, среди которых, если судить по крикам, была вся радимецкая старшина.
Угасшие было Перуновы костры запылали вновь, а оттого на площади стало ещё темнее, во всяком случае, Блуд не боялся, что его опознают. И уже почти без страха, но с дикой ненавистью в груди смотрел он на остановившегося в десяти шагах боярина Всеволода.