– Что случилось? – ахнула Шушана, увидев Нину на пороге. – Ты почему тогда меня не подождала? Мальчики говорили, ты заходила. Слушай, ты не обижайся, но приходи завтра. Я и Ирму позову. У меня сегодня эти! – Шушана кивнула в сторону комнаты, откуда слышались голоса.
– Кто – эти?
– Змеи!
– Ладно, я пойду.
– Нет! Стой! Не уходи! Я передумала! Я сейчас другое подумала! При тебе они будут прилично себя вести! – внезапно остановила ее подруга.
Речь шла о родственниках, которые приехали навестить Ику и племянников. Змеями Шушана называла золовок.
И в тот момент, когда Нина собиралась войти в гостиную поздороваться, отключили свет.
Шушана металась как заполошная – доставала свечи, искала спички – и все время извинялась, будто именно она специально отключила свет во всем доме.
– Вот сейчас они скажут, что я свет отключила, чтобы их не видеть! – прошептала Шушана Нине. – А потом будут говорить, что у меня и свечей в доме нет.
Родственники ходили по квартире с телефонами. Одна из золовок наткнулась на Нину.
– Ты кто? Я тебя знаю? – Она светила прямо Нине в лицо.
– Я Нина.
– Ты та подруга Шушаны, которая вышла замуж за Манану? – Золовка с интересом рассматривала Нину, которой было неприятно, что ей светят в лицо.
– Я не выходила замуж за Манану.
Нина рассчитывала, что Шушана придет ей на помощь, но та исчезла, воспользовавшись темнотой. На кухне ее тоже не было. Нина нашла подругу в комнате младшего сына, Давида. Давид лежал на кровати с раскрытым ртом. Шушана сидела над ним с телефоном.
– Еще раз, пошире открой, – говорила она сыну и щелкала кнопками.
– Что ты делаешь? – спросила Нина.
– Что я делаю? Сына лечу! Иди сюда, будешь светить. В горло ему свети, – скомандовала Шушана, – ангина у него. Хочу ему горло сфотографировать и врачу фотографии послать. Вроде у него там гной, но я не вижу. А этим все равно, что у меня ребенок больной, приехали, хотя я их предупреждала. Даже сказала, что Давид очень заразный, такой заразный, что они тоже заразятся, но им хоть бы что. Никакого такта у этих людей нет.
– Может, ты утром сфотографируешь? Сейчас ничего не видно. Или отвезешь его завтра к врачу? – Нина послушно включила фонарик на телефоне и посветила в горло Давида. Тот совершенно не выглядел больным, а очень даже довольным. Открыв рот, он успевал светить фонариком на стену, себе в лицо и корчить страшные рожицы.
– Зачем его везти к врачу? – Шушана сделала штук двадцать фото горла Давида. – Отправлю фотографии Арменке. Ей и фотографии хватит. Ты меня совсем извести хочешь? – вдруг крикнула Шушана в потолок. – С того света меня достала! Ненавижу тебя! Сколько ты будешь мою кровь портить?
– Ты это у кого спрашиваешь? – не на шутку перепугалась Нина, решив, что подруга так перенервничала от приезда родственников, что разговаривает с люстрой. Давид, надо признать, совершенно не удивился восклицаниям матери. Видимо, Шушана не в первый раз возносила проклятия потолку.
– Как у кого спрашиваю? У бабки его, матери Ики. У нее всегда горло было больным местом, она ухо-горло-носов чаще, чем собственного мужа, видела и любила их точно сильнее. Вот, привет мне передает. У Давидика чуть что – ангина. А кто виноват? Его бабка! Вечно с ангиной мучилась. Мороженое ела килограммами, горло тренировала, только что толку? Я думала, она Тенгизу свою болезнь передаст. А она нет – как была при жизни злобная, так и после смерти осталась – младшему передала. Я только успокоилась и вот – привет от нее получила. Хватит портить мою кровь! – снова прокричала Шушана потолку. – Я была хорошей невесткой, внуков родила, а не каких-то внучек! Забери свою ангину и не мучай меня! Как, кстати, Манана поживает? – спросила она у Нины.
– Хорошо поживает, я – плохо, – призналась та.
– Почему? Слушай, ты не видишь, у него гной есть в горле? Или нет? – Шушана с интересом рассматривала горло бедного Давидика, который начал ныть: «Мам, ну мам, ну все, хватит».
– Не вижу, – ответила Нина. – Манана ко мне придирается. Говорит, что я яйца варю неправильно.
– Что значит – неправильно? – Шушана наконец позволила Давидику закрыть рот.
– Мераби любит в мешочек. А я неправильно мешочек варю. Нужно обязательно считать до ста двадцати. Вслух. А я не считаю. Варю три минуты, и все. Манана говорит, что у меня «нэидеальный» мешочек получается. Понимаешь? Нэидеальный! Не могу больше ее улыбку видеть. И в ванную не могу заходить.
– Да ладно тебе! Ну что, сложно досчитать до ста двадцати? Это проблема? Это не проблема. Не хочешь там мыться, сюда приходи – мойся сколько хочешь. Ты как думаешь, надо будет смазывать ему горло керосином? Давид, открой рот еще раз! Хорошо открой, чтобы мама все видела! Нина, посвети фонариком. Хорошо свети, чтобы я видела!
Давид послушно открыл рот, Нина стала светить фонариком. Шушана чуть ли не по локти залезла в рот к сыну.
– Каким керосином? – уточнила Нина.
– Ты совсем без памяти стала? Авиационным! Каким еще? Надо будет Ике сказать, чтобы позвонил своему однокласснику, он в аэропорту работает. Пусть керосин передаст. Как его зовут? Ика! Как зовут твоего одноклассника, который летает в аэропорту? Что? Да, Давидику керосином надо горло смазать! Позвони ему! Пусть завтра передаст! Что значит, если не сможет? Ему что, керосина жалко? Куда он улетит? Пусть потом улетит! Керосин передаст и улетит! – Шушана кричала из одной комнаты в другую. Нина не слышала ответов Ики, но, видимо, подруга слышала сквозь стены.
– Я тебе отолью, – пообещала Шушана Нине. – Окна у Мананы помоешь, а то соседки говорят, что ты ни разу окна еще не помыла. Сделаешь керосиновую воду – окна сверкать будут.
– Что еще говорят соседки? – не без интереса спросила Нина.
– Да сплетничают, как всегда. Ничего особенного. Манана на тебя пока сильно не жалуется. Только ей не нравится, что ты ешь одна.
Нина тяжело вздохнула. У Мананы была такая привычка: она готовила обед или ужин для своего ненаглядного Мераби – Нину к плите не подпускала – и ждала, когда он вернется. Если сын задерживался или не приходил к обеду, мать за стол не садилась. Нина же не собиралась мучиться от голода и ела отдельно, на кухне. Манана ждала сына и с укором поглядывала на невестку.
По утрам хозяйка не могла одна пить кофе. Поначалу Нине нравились эти утренние минуты – она варила кофе, разливала в красивые крошечные чашечки, выносила в гостиную, и они со свекровью чинно усаживались за стол, обсуждали погоду, покупку продуктов и прочие хозяйственные мелочи. Когда Нина однажды сказала, что не хочет кофе, а предпочла бы чай, свекровь обиделась. И естественно, тоже отказалась от кофе. На следующий день Нина опять сообщила, что выпьет чай, и Манана запаниковала.
«Ты это специально делаешь, чтобы меня помучить?» – воскликнула она. «Нет», – ответила Нина искренне, не понимая, из-за чего обиделась свекровь. «Тогда ради меня свари кофе, давай посидим, тебе разве сложно? Разве тебе меня не жалко?»