– Ничче се…
– Вот и я так же. Спрашиваю его: а откуда ты знаешь, что я милиционер? Он говорит: «Женька сказала». Как я понял, девочка какая-то из моего подъезда… Сегодня снова пришел – снова просит, чтобы я маму его нашел. Кис, не знаю, что и думать. Опять Ларисы происки? Да уж больно нелогично, согласись…
– Соглашаюсь.
– Или какая другая из моих бывших?!
– Так это тебе лучше знать…
– Ни фига я не знаю! Надо с ним как-то переговорить… Да не умею я с детьми… Возьмешься?
– И где его искать?
– Думаю, что он и завтра придет ко мне на ступеньки подъезда…
– Время?
– Я выхожу в семь тридцать…
– …Я тоже милиционер, – произнес Алексей, усаживаясь на ступеньки рядом с мальчонкой.
Ему и впрямь больше шести лет не дашь. Нормальной комплекции ребенок, живые светло-карие глазки, кудрявая головка, ямочка на правой щеке, россыпь рыжих точечек-веснушек на носу. Синие шортики, желтая футболка с зайцем из «Ну, погоди!», сандалии с носочками – ничего модно-современного. Так одевали детей и тридцать лет назад, и сорок… Похоже, что гардеробом пацана заведовала бабушка.
– А этот дядя, к которому ты пришел, – добавил Алексей, – он очень-очень торопится на одно важное дело, так что ты извини его, он сейчас не может с тобой поговорить.
– Он ищет людей, которых украли?
– Да.
– Он может найти мою маму?
– Да. Но я тоже могу. Как тебя зовут?
– Михаська. А тебя как?
– А меня… Алексей. Тебе сколько лет? Шесть?
Мальчонка оттопырил три пальчика на руке и показал детективу.
– Вот когда будет!
– Через три месяца? – с некоторым трудом сообразил детектив.
Ребенок кивнул.
– Кто тебе посоветовал сюда прийти и ждать дядю-милиционера у подъезда?
– Женька.
– Это твоя подружка?
– Подружка, – согласился пацаненок. – Она тут живет, в тридцать четвертой квартире, она знает.
Мальчик говорил правду, Алексей чувствовал. Да и проверить наличие Женьки в тридцать четвертой квартире труда не составит. Стало быть, происки Серегиных поклонниц тут ни при чем, а у мальчонки мать и вправду похитили… Или он так думает.
– Расскажи мне про маму. Кто ее украл?
– Дядя один.
– Ты его видел?
– Видел. Дядя приехал, позвал маму, а потом ее схватил и потащил…
– Миша… Михаська, для милиционеров важны всякие подробности… Детали, понимаешь? Постарайся рассказать мне все, что ты видел. Все-все!
– А я все рассказал!
Понятно. Ребенок наверняка видит эту сцену в голове, и ему кажется, что другой человек может увидеть ее так же легко и ярко, как он сам, достаточно лишь сказать «схватил и потащил»… Объяснить мальчику, что значит «подробно», Алексей явно не сумеет. Так что попробуем задать наводящие вопросы.
– Как он маму позвал? Этот дядя пришел к вам домой?
– Домой, – откликнулся мальчик, но тут же умолк.
– И… И что? Он маму твою… Он с ней говорил?
– Говорил, – не стал спорить Михаська.
– И что дядя сказал, ты слышал?
– Слышал… Что мамочка предательница.
– Почему он так сказал?
Михаська несколько раз пожал плечиками, столь высоко их поднимая, что его кудрявая головка словно утапливалась в грудную клетку.
Алексей неправильный вопрос задал. Надо вот как:
– Можешь повторить слова этого дяди?
– Могу. Он сказал, что мамочка предательница.
– А еще что?
– Я не помню… Он непонятно сказал.
– Хорошо. Что дальше произошло?
– Он маму схватил за… за тело… И к выходу потащил… А потом она больше не пришла домой. Уже вот сколько дней! – и Михаська снова показал три пальчика.
– Ты в окошко не посмотрел, когда этот дядя вышел с твоей мамой?
– Я посмотрел, – кивнул Михаська.
– И что ты там увидел?
– Он маму в машину посадил… и увез.
– А что за машина такая?
Маленький сын Алексея, двух лет от роду, уже разбирался в марках машин – отчего детективу казалось, что все маленькие мальчики на свете должны разбираться в них не менее его Кирюши. Но мальчик Михаська только печально приподнял плечи:
– Черная такая… Большая. Мама не хотела в нее садиться. Он ее туда толкнул.
– А кто у тебя дома остался? Папа?
– Нет, папа не остался, его нету. Бабушка есть.
Понятно. Раз папы нет, то откуда мальчишке разбираться в моделях машин? Это ведь только папа может научить, никак не мама с бабушкой…
– Давай пойдем к тебе домой, ладно?
– Ладно, – ответил Михаська и доверчиво вложил маленькую ладошку в очень большую, как только что выяснилось, руку детектива.
* * *
Михаська жил через три дома от Сереги. На шее у него висел шнурок с ключом, и он ловко отпер входную дверь.
Квартира оказалась двухкомнатной малогабариткой. Пахло укропом и лавровым листом. Рыжая кошка с порванным ухом пришла в коридор и потерлась по очереди о ноги Михаськи, затем детектива. На кухне возилась, судя по всему, бабушка – маленькая седая женщина. Кис ступил в ее владения, открывая удостоверение, однако она не выказала ни интереса, ни удивления тому факту, что в квартире обнаружился посторонний человек. Лишь на секунду оторвала свой взгляд от кастрюли, снимая шумовкой пену с бульона, коротко глянув на детектива вполне ясными глазами – очки она не носила, – проигнорировав удостоверение. При попытке с ней пообщаться выяснилось, что бабушка плохо слышит, – столь плохо, что детектив временно оставил эту затею.
Несколько минут он размышлял, тем более что никто его не торопил, никто не восклицал, какого черта и по какому праву он вторгся в чужое жилище. Женщине этой он бы дал лет девяносто, не меньше, – хотя вряд ли в девяносто лет бабушки еще столь живенько орудуют над кастрюлями… Или орудуют?
Родители Алексея умерли рано, так что не довелось ему видеть их в старости. Но матери Александры было под семьдесят, и по сравнению с бабушкой Михаськи она выглядела просто юной девушкой. Возможно, еще и потому, что волосы она подкрашивала, следила за собой, – а эта бабушка была совсем седенькой, и волосы ее поредели…
Волосы – не волосы, а она куда старше тещи детектива! Так что, пожалуй, являлась она бабушкой не Михаське, а его матери. То есть мальчику прабабушкой.
Стало быть, у них либо другой родни нет, либо в семье все очень сложно.