– Ну, ты ведь не синергик. Ты не поймешь. К тому же возьми современное искусство. Разве его поймут люди прошлого? Может быть, то, что создают синергики, – это просто неизбежный прогресс? – сказала Кейко, после чего Гонда взял ее на одно из своих задержаний.
Демонстрация оказалась неубедительной. В крошечной квартире пожилой женщины синергик сидел на диване и смотрел вместе с хозяйкой нейронную трансляцию центрального канала. У самой старухи никогда бы не хватило денег, чтобы приобрести синергика, но будучи инвалидом, она получила помощника от муниципалитета. Женщина не могла ходить, и синергик ухаживал за ней. Его отправили на переработку только за то, что он пристрастился смотреть вместе со старухой нейронные трансляции.
– А вы не думали, что он просто пытается приспособиться к этой женщине? – спросила Кейко своего знакомого силовика.
– Слышали бы тебя сейчас члены твоей партии, – рассмеялся Гонда.
– И что? – хмуро спросила Кейко. – На мой взгляд, этот синергик всего лишь машина, созданная помогать человеку.
– Но вы же технологические нигилисты!
– Не знаю, что ты понимаешь под этим названием, но я выступаю не против синергиков. Я выступаю против самих принципов технократии. Это разные вещи.
– Продолжишь говорить так, и когда-нибудь силовики начнут приходить за членами твоей партии, – став серьезным, сказал Гонда.
– Вот против этого я и выступаю, – сказала Кейко.
Она не знала, почему они сблизились. Гонда не был красавцем, не был опытным любовником. Им не о чем было разговаривать в постели, когда заканчивалась близость. Гонда был совсем другим, почти антиподом всему, во что верила Кейко, но… именно это, наверное, и привлекло Кейко. Подсознательно она хотела все бросить, давно разочаровавшись в партии ТН, в их принципах и взглядах. Возможно, когда партия только зарождалась, ее лидерами действительно были люди, разглядевшие угрозу в самой технократии, но потом к власти в партии пришли тупицы и фанатики, кричащие о вреде прогресса, не понимая истоков этого вреда. И связь с технологическим инквизитором стала для Кейко частью ритуала, служившего началом новой жизни. Хватит с нее этих бессмысленных политических сцен и реконструкций. Она – художник, творец, но не политик. Если вспыхнет восстание и технократия начнет трещать по швам, то она с удовольствием вобьет последний гвоздь в крышку электрического гроба власти, станет одним из революционеров, но до тех пор, пока люди не поднимутся, не скинут с глаз пелену нейронных трансляций центральных каналов… До тех пор эта борьба не принадлежит ей.
Кейко встретилась напоследок с силовиком, провела ночь в его доме, оставив чемоданы в станции хранения, и покинула утром Токио, отправившись к родственникам в Хоккайдо.
Тетка жила на окраинах города Обихиро и совершенно ничего не знала о том, чем занималась Кейко в Токио. Да и не поняла бы она всей этой политической суеты. Она напоминала Кейко ту старуху, у которой Гонда реквизировал синергика, – старуха разговаривала с силовиками, продолжая увлеченно следить за нейронной трансляцией ток-шоу. Так же и тетка – ей можно было рассказывать часами о технократии, а она бы кивала и следила за любимой передачей. Такими же были и ее муж, и дети. Различались только передачи. Поэтому Кейко предпочла слепить историю о романе с женатым мужчиной, несправедливо обвинив во всем своего последнего любовника, который в действительности никогда не был женат. Да и не могла представить его Кейко женатым.
Технологический инквизитор жил шаблонами и базисами, большинство которых составил для себя сам, переписав существующие понятия так, чтобы они объясняли и оправдывали большинство его поступков. Даже в постели. Кейко не считала это странным – каждый по-своему был странным. Можно лишь найти кого-то со схожими странностями. Тогда все будет выглядеть нормальным. Хотя чужие странности иногда могут быть заразны. Хотела того или нет, но Кейко привыкла к своему силовику, научилась принимать его странности. Нечто подобное она испытывала и к новому дому.
После Токио все было каким-то блеклым, безжизненным, лишенным смысла. Тетка выждала два месяца и отчаянно начала сватать Кейко со своими знакомыми, уверяя, что каждый из них может оказаться «тем самым». «Почему бы тебе просто не сказать, что в твоем доме нет лишней комнаты, а за столом лишнего стула для меня?» – думала Кейко, хотя обиды в этих мыслях и не было. Тетка была чужим человеком. Да они и не общались-то никогда – лишь знали, что родственники. А муж тетки… Это уже был просто посторонний человек, прохожий, в дом которого она напросилась на постой. Поэтому Кейко и начала рассматривать предлагаемые кандидатуры тетки, претендующие на роль «того самого». Хироси в этом списке был третьим. Кейко не знала, почему ее выбор остановился на нем, – возможно, она что-то почувствовала к нему, возможно, просто устала выбирать. Тем более что все мужчины были похожи до неприличия, словно синергики, – меняются цвета синтетических волос, но мимика и повадки одни на всех. Вероятно, на выбор Кейко повлияла наступившая зима, отличавшаяся в Хоккайдо снегами и морозами от токийской зимы.
«Перемены, – думала Кейко. – Перемены – это то, что мне сейчас надо». Да и Хироси оказался на редкость сведущим в нейронных реконструкциях, ставших стержнем их отношений, фундаментом зарождавшейся семейной жизни. Кейко не говорила ему о своей работе на технологических нигилистов, не говорила об успехе своих реконструкций, но все остальное… Нет, не все, но большая часть… Да и не было ничего постыдного в ее жизни – Кейко поняла это благодаря Хироси, когда они стали жить вместе и все тайны, ее тайны, раскрылись как-то сами по себе. Но все это после – вначале они лишь разговаривали о нейронных реконструкциях и уходящем в прошлое искусстве театра. Потом ради того, чтобы доказать Хироси, что ее умения не пустые слова, Кейко сделала свою первую нейронную реконструкцию в Хоккайдо.
Это был яркий, приукрашенный слепок детской фантазии, о которой Кейко уже успела забыть, и если бы не Хироси, то никогда бы и не вспомнила. Хироси просмотрел реконструкцию и пришел в восторг. Свои первые десять-двадцать работ Кейко слепила исключительно для своего мужчины, и лишь потом, когда процесс захватил и очаровал, замазав, а возможно, и соскоблив со стен памяти работу на партию ТН, она взялась за настоящую работу, не особенно заботясь, понравится это Хироси или нет. Хироси понравилось больше, чем то, что Кейко создала специально ради него. Он поверил в ее талант. Он, казалось, всегда верил в ее талант. Без этой веры их жизнь была бы совсем другой, потому что когда они брали свой первый кредит на дом, то вера в талант Кейко убедила, что колоссальная для их доходов сумма кредита не будет ничего значить, как только Кейко продаст одну из своих реконструкций. Нужно лишь немного подождать, когда у нее будет достаточно работ, чтобы отправить их сразу в несколько нейронных издательств и в случае отказа одного не переживать коллапс надежд. Со вторым кредитом была схожая ситуация.
Они взяли его, чтобы приобрести свою первую машину. Нужен был и третий кредит, потому что купленный дом был старым и требовал ремонта, но Кейко решила, что гонораров хватит не только на ремонт, но и на новый дом. Гонораров за ее еще не отправленные нейронным издателям реконструкции. Нужно собраться с духом и сделать это, понимала она, но знакомые ей издательства находились в Токио, а мысли об этом городе рождали какое-то неприятное чувство, словно жизнь с Хироси была лишь сном, который закончится, как только Кейко получит свой первый гонорар.