— Я приду завтра, — сказала она Детям Коростеля. — Сегодня я должна сделать кое-что важное для Зеба.
— Что это за важная вещь, которую ты должна сделать, о Тоби? Мы хотим тебе помогать.
Хорошо хоть не спросили, что значит «важный». Видимо, у них уже сложилось представление об этом слове: нечто среднее между опасным и восхитительным.
— Спасибо, — говорит она. — Но это могу сделать только я.
— Это нужно сделать с плохими людьми? — спрашивает мальчик, Черная Борода.
— Нет, — отвечает Тоби. — Плохие люди не показывались уже много дней. Может быть, они ушли куда-нибудь далеко. Но мы все равно должны быть осторожными и сказать другим, если их увидим.
Крозье по секрету сообщил ей, что пропала одна париковца — рыжая, с косичками. Но, может, она просто отбилась от стада на выпасе и заблудилась. Или досталась львагнцу.
Или кое-кому похуже, думает Тоби: человеку.
День ужасно душный. Даже послеобеденная гроза не спасает, хотя после нее обычно дышится легче. В норме — хотя что такое норма? — похоть в такую погоду должна слабеть, становиться приглушенной, словно ее накрыли мокрым матрасом. Тоби и Зеб должны были бы лежать изнемогая, обмякшие, обессиленные. Но вместо этого они улизнули от остальных еще раньше обычного, скользкие от желания, впитывают друг друга всеми порами кожи, наполняя друг другом каждый капилляр, и бултыхаются в постели, как тритоны в луже.
Сумерки, уже переходящие в ночь. Фиолетовая темнота поднимается от земли, как потоп, летучие мыши порхают, как кожистые бабочки, ночные цветы раскрываются, и воздух напоен их мускусным ароматом. Тоби и Зеб сидят в огороде, надеясь на хоть какой-нибудь вечерний ветерок. Их пальцы переплетены, но не сжаты; Тоби все еще чувствует, как между ней и Зебом проходит слабый электрический ток. Вокруг голов у них порхают фосфоресцирующие мотыльки. «Интересно, как мы для них пахнем? — думает она. — Грибами? Раздавленными лепестками? Росой?»
— Ты должен мне помочь, — говорит Тоби. — Мне нужен материал, иначе я не смогу дальше рассказывать Детям Коростеля. Они без конца требуют историй про тебя.
— Например?
— Ты для них герой. Они хотят узнать все о твоем жизненном пути. Историю твоего чудесного рождения, твои сверхъестественные подвиги, твои любимые кулинарные рецепты. Ты для них все равно что член королевской семьи.
— Почему я? Я думал, Коростель со всем этим покончил. Их не должно интересовать такое.
— Однако интересует. Они тобой просто одержимы. Ты для них рок-звезда.
— В господа бога и перепончатых стрекоз! Ну придумай какую-нибудь херню.
— Они устраивают перекрестный допрос, хуже прокурора, — говорит Тоби. — Мне нужны хотя бы основы. Исходный материал.
Почему она хочет знать подноготную Зеба? Для Детей Коростеля или для себя? И то, и другое. Но главное — для себя.
— Да я весь тут, как открытая книга.
— Не увиливай.
Он вздыхает.
— Мне ужасно не хочется все это вспоминать. Мало того что пришлось это прожить, так теперь еще переживать заново. Кому это нужно?
— Мне, — говорит Тоби. «И тебе самому, — думает она. — Оно у тебя все еще болит». — Ну так я слушаю.
— Вот же упертая.
— А куда мне торопиться, у меня вся ночь впереди. Итак, ты родился…
— Родился, не буду отрицать, — он снова вздыхает. — Ну ладно. Первое, что тебе следует знать, — мы родились не от тех матерей.
— Это как? — спрашивает она, вглядываясь в едва различимое лицо. Плоскость щеки, тень, блик в глазу.
Видите, я надела красную кепку Джимми-Снежнычеловека. Я съела рыбу. Я послушала, что говорит мне блестящая вещь. Теперь я расскажу вам историю о том, как Зеб родился.
Вам не нужно петь.
Зеба не сотворил Коростель, как Джимми-Снежнычеловека. Его не сотворила Орикс, как кроликов. Он родился, точно так же, как рождаетесь вы. Он рос в костяной пещере, как вы, и вышел наружу через костяной туннель, точно так же, как и вы.
Потому что под нашими вторыми кожами, которые называются «одежда», мы такие же, как вы. Почти такие же.
Нет, мы не становимся синими. Хотя иногда от нас пахнет синим. Но костяная пещера у нас устроена так же.
Нет, сейчас мы не будем обсуждать синие члены.
Да, я знаю, что они больше. Спасибо за напоминание.
Да, у нас есть груди. У женщин.
Да, две.
Да, спереди.
Нет, сейчас я не буду показывать вам свои груди.
Потому что эта история не про груди. Эта история — про Зеба.
Давным-давно, еще до того, как Коростель уничтожил хаос, Зеб жил в костяной пещере своей матери. И Орикс заботилась о нем, как она заботится обо всех, кто живет в костяных пещерах. А потом Зеб перешел в этот мир по костяному туннелю. Он был ребенком и рос.
И еще у него был старший брат, которого звали Адамом. Но матерью Адама была другая женщина, не мать Зеба.
Потому что, когда Адам был еще совсем маленький, мать Адама сбежала от отца Адама.
«Сбежала» означает, что она очень быстро перешла в другое место. Это просто так называется — на самом деле она, может быть, вовсе и не бежала. Может быть, она шла или ехала на… В общем, Адам больше никогда в жизни ее не видел.
Да, я уверена, что он был очень печален.
Потому что она хотела спариваться сразу с несколькими самцами, а не только с отцом Зеба. Во всяком случае, так сказал Зебу его отец.
Да, хотеть такого — очень хорошо, и она была бы счастлива, если бы жила вместе с вами. Она могла бы спариваться с четырьмя самцами сразу, как это делаете вы. Тогда она была бы очень рада!
Но отец Зеба смотрел на это по-другому.
Потому что он сделал с ней вещь, которая называется «брак», а в браке у каждой женщины должен быть только один мужчина и у каждого мужчины только одна женщина. Хотя иногда их было больше. Но так не должно было быть.
Потому что они все жили в хаосе. Это вещь хаоса. Поэтому вы ее не понимаете.
Теперь никакого брака уже нет. Коростель уничтожил и его тоже. Он решил, что брак — глупая вещь.
«Глупая» означает, что эта вещь Коростелю не нравилась. Он считал глупыми очень многие вещи.
Да, хороший, добрый Коростель. Если вы будете петь, я перестану рассказывать.
Потому что из-за этого я забываю то, что рассказываю.
Спасибо.
И тогда отец Адама нашел себе другую женщину для брака, и родился Зеб. Теперь маленький Адам уже не был одинок, потому что у него был брат. И Адам с Зебом помогали друг другу. Но отец Зеба иногда делал им плохо и больно.