Репортеры гудели, словно свора дворняг. Люди радовались, ликовали. Люди ждали перемен. Ликовал и Макс Вернон. Аника пыталась встретиться с ним взглядом, но видела только фальшивую белозубую улыбку. Хотя нет, сейчас эта улыбка была искренней. Он победил, он войдет в историю. Люди будут говорить о нем как о реформаторе. И вероятно, он станет именно тем, кто вдохнет в мир жизнь, положив начало новой реальности, где клоны и люди смогут существовать бок о бок. И никто уже не сможет противостоять ему. А те, кто будет пытаться… «Они исчезнут, как Семенов», – подумала Аника. И пусть Семенов был всего лишь клоном, для нее он стал единственным другом в чужом городе. Так что… Так что для нее он стал человеком.
Аника вспомнила оставленную дома бутылку бренди и снова подумала, что было бы неплохо напиться. Возможно, она бы так и сделала, если бы кто-то из толпы не узнал ее. Мужчина широко улыбался и говорил, что новый глава колоний обязан отчасти своей победой Анике. Мужчина схватил Анику за руку и начал трясти ее. Другие люди вокруг загалдели. Аника видела их улыбки, блеск в их глазах. Чтобы избежать новых рукопожатий, она спрятала руки в карманы плаща, надеясь ускользнуть раньше, чем кортеж главы колоний достигнет места, где она стоит, устроив новый переполох. Аника слышала, как кто-то восхваляет ее смелость и решимость, благодаря которым было пересмотрено устройство Города клонов, но сердце как-то неприятно сжалось, когда пальцы нащупали в кармане холодную сталь револьвера. Удивления не было – где-то подсознательно Аника знала, что оружие лежит у нее в кармане. Оружие, способное забрать жизнь и способное защитить.
Люди вокруг Аники оживились, и она спешно попятилась, но изгородь из человеческих тел не позволила ей сделать и шагу назад. Макс Вернон подошел к толпе и начал пожимать им руки. Аника услышала, как кто-то назвал ее имя. Толпа расступилась, выплюнула ее к ногам главы колоний. Широко улыбаясь, он смотрел на нее, протягивая руку. Улыбка была лишь на губах – глаза оставались холодными, безразличными. В глазах чернокожего гиганта, когда он целился Анике в грудь, и то было больше чувств, сомнений. Да, определенно. Иначе он бы не поборол свою программу и не спас Анику от самого себя. Луд Ваом свернул с дороги, чтобы не убить жертву. Этот поступок мог стоить ему жизни, но он сделал то, что должен был сделать. Сейчас, глядя на Макса Вернона, Аника думала, что если бы ее жизнь зависела от главы колоний, то жизнь эта закончилась бы очень давно. В его глазах не было сомнений. Никогда не было. Ни когда они только встретились, ни когда она отдалась ему на старом диване, ни когда Луд Ваом был их связным, и Аника видела лицо Макса Вернона на треснутом экране передатчика. Не было сомнений и сейчас. Не будет и после.
– Мы сделали это вместе! – сказал Вернон и шагнул к Анике, торопя ее пожать ему руку.
Кто-то подтолкнул ее в спину. Аника едва не споткнулась. Все это длилось лишь несколько мгновений – Вернон подошел к толпе, где стояла Аника, пожал несколько рук. Он уже собирался уйти, оставив Анику наедине со своими обидами, когда она все-таки вытащила руки из карманов плаща. И снова мгновения времени как-то растянулись. Сначала никто не заметил оружие в правой руке Аники, затем ахнул один человек, потом другой. Общество, где жизнь человека была возведена в абсолют, не понимало, что происходит. Общество просто смотрело, слушало. Не верил в происходящее даже сам Макс Вернон. Аника шагнула к нему, сжимая в ладони рукоять револьвера, пытаясь спустить слишком тугой курок. В глазах главы колоний застыл немой вопрос. Весь воздух, казалось, вибрировал немым вопросом. Аника взяла револьвер двумя руками. Левый указательный палец помог правому давить на курок. Громыхнул один выстрел, второй, третий. Алые, сочные бутоны вспыхнули на белой рубашке Макса Вернона.
Аника развернулась и пошла прочь. Никто не пытался ее остановить. Никто не знал, что нужно делать в подобных случаях.
По соседней улице неспешно полз рейсовый автобус. Он остановился на остановке, и Аника вошла в него. Маршрут вел к причалу. Улица, по которой они ехали, изгибалась, вздыбливалась. Аника представила свою шхуну и подумала, что сейчас было бы неплохо просто куда-нибудь уплыть… Но плыть было некуда.
Аника вышла на следующей остановке, немного не доехав до причала. Улица была пустынна. Где-то далеко завывала сирена скорой помощи. Изогнутый мост вел через впадавшую в море реку к старому театру. Только сейчас Аника поняла, что держит револьвер в правой руке. Она поднялась на мост и выбросила оружие, надеясь, что течение реки унесет его из города, из жизни. Револьвер исполнил свое предназначение. Судья вынес приговор, палач занес топор, но что-то случилось, и топор отсек голову судье. «Хватит с этого мира смертей, – подумала Аника. – Жизнь изменилась. Убийцам не место здесь». Она прошла мимо театра, направляясь к зданию комитета.
Молодая секретарша стояла у открытого окна, надеясь, что праздничная процессия пройдет по улице внизу. Все еще надеясь.
– Я могу вам помочь? – спросила она, увидев Анику.
– Там кто-нибудь есть? – спросила Аника, указав на дверь в зал заседаний комитета, где должна была пройти инаугурация главы колоний.
– Есть, но… – секретарша растерянно хлопнула глазами, узнав Анику Крейчи, женщину, которую она ставила себе в пример в последние месяцы. – Боюсь, сейчас все немного заняты…
– Меня они примут, – заверила ее Аника.
Ночь была темная. Отраженный от луны солнечный свет почти не проникал сквозь затянутое тучами, обещавшее дождь небо. «Ночью человек должен спать», – говорил себе Станислав Орьяк, вот только заставить себя отправиться в спальню не мог. Где-то там, в доме, умирал его сын, и врачи сказали, что помочь может только пересадка легких. Сказали так, словно это было плевым делом. Взять клона, вскрыть ему грудную клетку, положить рядом сына Орьяка и заменить отказавшую деталь на пригодную… Многие так делали, особенно если учесть, насколько велик был процент врожденных заболеваний в этом крохотном уцелевшем после начала Возрождения обществе, вот только… не было у семьи Орьяк клонов. Сам Станислав уже и не помнил, сколько поколений назад его род отказался от этой программы. Может быть, инициатором была его бабка или прадед. Но суть в том, что у всех его знакомых клоны были, но их органы им не требовались, а у него клона не было, и вот в семье уже происходило второе несчастье. Сначала умерла мать, когда Станиславу было одиннадцать, и вот теперь умирал его сын. Мальчику недавно исполнилось семь. Врачи сказали, что ничего не могут сделать.
– Такое случается, – развели они руками.
Станислав молчал. Смотрел на них и проклинал своих предков, покинувших программу клонирования. Сейчас смерть Тадеуша была решенным делом. Может быть, пару недель, может, пару месяцев. Оставалось надеяться, что комитет планирования семьи не сочтет возраст Станислава и его жены достаточным поводом, чтобы отказать им в повторной репродукции. Станислав узнал, что возраст мужчин учитывается не так критично, как женщин. Что ж, если комитет откажет в повторной репродукции, то он подаст на развод и подыщет себе другую жену. Верее, не жену, нет. Ему нужна еще одна мать для его ребенка. И может быть, с другой женщиной у их ребенка будет больше шансов?