– Когда я думаю о тебе, я не думаю о Фостерах, ты меня понимаешь?
– Думаю, да.
– Мне нужно, чтобы ты поняла. Когда я разорву отношения с тобой, то это произойдет совсем по другой причине. Ты знаешь, по какой?
Тринити пожала плечами.
– Если мы когда-нибудь встретимся в будущем, – продолжил он, – мои чувства и мысли о тебе станут проявлением неуважения по отношению к моей будущей жене. – Он пытался объяснить то, что Тринити не могла понять. – Жену я выберу с оглядкой на свою страну. – Он увидел, как ее нахмуренный лоб разгладился, а на губах засияла улыбка.
– Я и не ждала, что это буду я.
– Я знаю, – сказал Захид, улыбаясь одной мысли о Тринити в Ишле. – Уверен, худшей участи себе ты и вообразить бы не могла. Я просто хочу, чтобы ты поняла: когда я разорву отношения с твоей семьей, это не будет иметь ничего общего с тем, что я чувствую к тебе…
– Спасибо. Такое признание. Было очень приятно слышать.
– И спасибо за то, что вчера вечером не дал мне выставить себя на посмешище, – сказала Тринити.
– Мне было нетрудно.
– Просто мне было весело…
В его глазах по-прежнему читалось недоверие, но Тринити решила не говорить ему о Клайве. При свете дня она, конечно, не собиралась раскрывать мрачных тайн своего прошлого и поэтому попыталась повернуть беседу в другое русло.
– Так как же обычно веселится шейх? – Она посмотрела на него долгим взглядом. – Я не могу себе представить, как ты танцуешь.
– Мы танцевали прошлой ночью.
– Я имею в виду… – Она подняла руки над головой и изобразила в постели небольшой танец, выпустив из памяти свою почти наготу: на ней оставались только бюстгальтер и трусики.
Захид заставил ее позабыть о стыде.
– Так я не танцую, – произнес Захид.
– И мы уже знаем, ты и не поешь. А спиртное употребляешь?
– Нет.
– Потому что тебе нельзя?
– Потому что не хочу!
– А в карты на деньги играешь?
– Никогда. – Он отвел глаза в сторону, а затем, помолчав, ответил на ее вопрос одним словом: – Секс. Тринити моргнула.
– Это мой порок, – сказал Захид. – У нас у всех есть недостатки.
– Секс – это порок?
– Видимо, так и есть. – Захид поднял глаза к потолку. – Хотя этот изъян вскоре будет устранен.
– Твоя жена может быть ненасытной любовницей, – сказала Тринити и в награду получила улыбку.
– На это можно только надеяться, – покачал головой Захид. – Хотя при выборе невесты шейха такие качества обычно во внимание не принимаются.
– Ну, так должны приниматься! – зевнула Тринити.
– Я не буду поднимать эту тему в разговоре с отцом.
– Нам нужно будет спуститься к завтраку с семьей в девять… – опомнилась Тринити.
На часах было десять минут девятого. Захид поддел на вилку последний кусочек блина в сиропе и предложил ей.
– Из тебя вышла бы хорошая курица-наседка, – сказала Тринити, открыв рот и вытянув шею, но безуспешно: последний кусочек она так и не получила.
– Птицы кормят своих детенышей из клювов, – ответил Захид, и Тринити почувствовала, как ее лицо заливает краска. – Хорошо, – продолжил он. – У тебя есть два варианта – завтрак с семьей или я.
– А можно поточнее?
«Неужели он имел в виду…» – спросила себя Тринити, но тут же поняла: она не ошиблась. Последний кусочек блинчика в сиропе все-таки оказался у нее во рту, но Захид не зря упомянул про кормление птенцов: его губы накрыли ее рот, и сам процесс превратился в нечто невероятно интимное.
Язык, блинчик и кленовый сироп, и он даже не позволил ей закрыть рот, чтобы она могла проглотить. Это было…
«Вкусно, липко и очень, очень приятно», – решила Тринити, но как только она проглотила кусок, а поцелуй закончился, она отстранилась.
– Я еще не чистила зубы, – заявила Тринити, внезапно ощутив смущение.
Захид, казалось, сразу смирился – ей, возможно, действительно необходима передышка.
– Я собираюсь принять душ, – сказал Захид, слизнул последние остатки кленового сиропа с губ Тринити, после чего отпустил ее, неровно дышащую. – А потом, если захочешь, можешь принять ванну.
Решение оставалось за Тринити. Независимо от ее выбора, Захид не станет спускаться к Фостерам на завтрак. Свой долг он уже выплатил. Оставалось только надеяться – теперь настало время для удовольствия.
Захид встал и начал расстегивать рубашку.
– Когда я выйду, распоряжусь, чтобы кто-нибудь пришел прибраться.
Тринити кивнула, удивляясь: он явно ожидал от нее членораздельного ответа. Но как это возможно, когда у нее перед глазами мелькнул его загорелый торс. Кофейного цвета кожа блестела, темные соски притягивали взгляд, но вид очень плоского живота и поросль темных волос, змейкой спускавшихся за пояс брюк, заставили ее отвернуться и нервно скомкать в простыню.
– Я недолго, – сказал Захид, направляясь в душ.
Как только за ним закрылась дверь, она откинулась на подушки и выдохнула, стараясь не думать о том, как он снимает брюки и, полностью обнаженный, включает воду…
Захид давал ей возможность уйти, и Тринити это понимала. Шанс собрать свои вещи и удалиться к себе в комнату, а потом позавтракать со своей семьей, будучи уверенной – больше они никогда об этом не заговорят.
Но если она уйдет, то больше никогда не увидит его…
Тринити лежала на кровати, прислушиваясь к шуму воды. Несколько минут спустя Захид вышел, неся в руках брюки, которые он аккуратно повесил на стул. Одним белым полотенцем он обмотал бедра, второе – вокруг шеи.
– Ты еще здесь? – улыбнулся Захид и, стянув полотенце с плеч, начал обтирать грудь и под мышками.
– Похоже на то.
– Тогда вызову горничную.
– Я пока приму ванну.
Она поднялась с кровати и направилась к ванной, но в последний момент обернулась, как раз вовремя, чтобы увидеть Захида, снимавшего полотенце с бедер. И Тринити получила более ясное представление о том, к чему ей следует готовиться. Вместо того чтобы схватить платье и скрыться в ванной, ей безумно захотелось вернуться в постель.
– Тебе следует позвонить родителям, – сказал Захид, словно разговаривать с ней в голом виде было совершенно нормально.
– Э-э… после ванны, – прохрипела Тринити.
Меньше всего она хотела нарушать хрупкое равновесие перебранкой с Дианой.
В комнате было темно, а огромная ванна была наполнена теплой молочного цвета водой. Тринити посмотрела в зеркало. Ее волосы были в беспорядке, глаза искрились, а тело было таким легким, словно его наполнили гелием, и пело в предвкушении поцелуев и чего-то большего…