Брачное уравнение | Страница: 32

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Мне жаль. Ты не могла прийти ко мне и поговорить, но я понимаю причину.

– Твой отец считал: я загоняю тебя в ловушку, – объяснила Тринити. – Он видел, как мы выходили из второго дворца.

– Хватит этих пафосных слов! – Захид закатил глаза. – Разве я похож на жертву?

Тринити покачала головой:

– Я спросила Лейлу о незапланированной беременности, но та сказала, что такого в вашей стране просто не может быть…

– Лейла никогда не покидала Ишлы. Она верит всему, что ей говорят, потому что не знает другого мира. Мой отец растит ее как цветок в теплице и пугает страшными сказками в надежде, что она никогда не совершит ошибок. – Захид с теплотой посмотрел на Тринити. – Сколько раз я просил со всеми вопросами идти ко мне?

– Знаю, – улыбнулась она. – Но я слишком боялась.

– Ты не кажешься пугливой.

Тринити с нежностью посмотрела на Захида и поняла: ей нечего больше бояться.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, – сказал Захид. – Это решение далось мне нелегко, я колебался. Никогда не желал любви после опыта своего отца, но я ошибался. Я люблю свою страну и хотел править с ясной головой, но сейчас мои мысли яснее, чем когда-либо. Ты отвлекаешь меня, но это и к лучшему. Я хочу меняться, справляться с трудностями и править не головой, а сердцем.

– Но что скажет народ о ребенке?

– Часть людей порадуется, другие покроют позором, но будут и те, кто поймет, – они ничем не отличаются от нас… – Он улыбнулся. – Спор – дело хорошее. Он дает тему для обсуждений, и ты будешь очень обсуждаемой королевой. Но очень хорошей.

– Но что скажет твой отец?

– Наверное, я провел слишком много времени рядом с тобой. Сейчас мне так захотелось солгать. – Захид посмотрел на Тринити. – Может быть, скажем ему после свадьбы? Так будет легче для тебя?

– Да.

– Чего еще ты боишься? Что еще ты не можешь со мной обсудить?

– Ничего.

– Точно?

Честность никогда не была важна для Тринити. Ее семья всегда утаивала правду или замалчивала проблемы в надежде, что они исчезнут. Они никогда не рассказывали о позорных событиях.

Пришло время меняться.

– Я люблю свою семью. – Она не знала, как лучше все описать. – Мои родители потеряли сына, и я не хочу, чтобы они потеряли и дочь. Я не могу повернуться к ним спиной. Придется мне посещать семейные события.

– Конечно, – подтвердил Захид. – И что тебя беспокоит?

– Ты, – призналась Тринити. – Ты можешь устроить скандал или сказать что-нибудь…

– Заставлять тебя видеться с этим мужчиной просто бесчестно!

Тринити повернула голову и посмотрела на любимого, восхищаясь его выдержкой.

– Я еще не решила, – ответила Тринити. – Хотела позвонить им и сказать: «Если они хотят увидеть меня, то его быть не должно!»

– Но?…

– Но теперь я хочу пережить этот день и… – Она закрыла глаза. – Я не знаю, чего хочу.

– Может быть, лучше сказать это им в лицо? – Захид знал: Тринити не может положиться на родителей, а те не могут ее защитить.

– Я не хочу с ним больше разговаривать!

– Уверена? – спросил Захид. – Я могу с этим разобраться, если хочешь.

– Я хочу не этого.

Она посмотрела на задумавшегося Захида. Нет, она не хотела впутывать его во все это, не могла попросить его стоять рядом во время семейных церемоний.

– Тебе не нужно напиваться, чтобы подойти к микрофону, – напомнил Захид.

– Я не пила тогда! – А когда Захид лишь улыбнулся в ответ, признала: – Ну, может быть, совсем чуть-чуть…

– Тебе не нужно пить, чтобы делиться своими мыслями.

– А если я скажу что-нибудь…

– Я буду рядом.

– Тебе лучше остаться в отеле. Или в машине!

– Нет, – настаивал Захид. – Ты не справишься с этим одна.

– Значит, ты будешь рядом и я буду переживать, как бы тебе не сорвало голову…

– Такого не будет, – уверил ее Захид. – Даю слово.

Тринити была безгранично благодарна Захиду за его умение владеть собой. Он делал ее сильнее и спокойнее, и теперь она могла встретиться лицом к лицу со всеми проблемами.


Захид был одет в безукоризненно строгий костюм, Тринити – в траурное платье, и вместе они встречали этот сложный день. Захид отпустил водителя, заметив неловкость, которую все еще испытывает Тринити. Девушка расслабилась, и на нее сразу нахлынули мысли о предстоящей церемонии.

– Бедная Самина… – Внезапно повернулась она к Захиду: – Что теперь будет с вашими странами?

– Возможно, даже война, – спокойно ответил Захид. – Ты решила сбежать после моего общения с Саминой?

– В саду? Захид кивнул в ответ.

– Скоро Самина станет королевой, она хочет наладить отношения с нашей страной, несмотря на мой выбор. Разговор был сложный, но, читая между строк, я понял, что она просит не выбирать ее.

– Ты отказал ей! – засияла улыбкой Тринити.

– Ты все слишком усложняешь, – вздохнул Захид.

– Возможно, – ответила Тринити, и ее улыбка тут же погасла, потому что Захид остановился возле реки, где должна была пройти церемония. Здесь семья столько раз собиралась на пикники, здесь Дональд сделал предложение Иветт…

– Готова? – уточнил Захид. – Ты сможешь!

– Не знаю, в курсе ли Иветт.

– Расскажи ей, – предложил Захид. – Твоя честность может подтолкнуть ее саму к большей откровенности, и она расскажет, через что ей пришлось пройти. Наши дети будут кузенами. Или ты не хочешь, чтобы они общались?

– Конечно, хочу!

– Ложь не помогла, может быть, ты попробуешь говорить честно?

– Обещай, что не…

– Я не сорвусь. Захид взял ее за руку, и они пошли к собравшимся родственникам.

Он крепко держал ее руку и ни за что не собирался отпускать, как той ужасной ночью много лет назад. Тринити не сжималась от страха за спиной Захида, наоборот, именно она уверенной походкой подошла к маленькой группе.

– Что он здесь делает? – громко спросила Тринити, указав пальцем на Клайва. – Какого черта здесь делает человек, изнасиловавший вашу семнадцатилетнюю дочь?

– Тринити! – оборвала ее Диана. – Не сейчас!

– А когда?

– Тринити! – повторила Диана, понизив голос, а Гас попытался ее успокоить. Но Тринити не собиралась больше молчать.

– Почему ты шепчешь? – спросила она. – Я хочу сегодня вспомнить о своем брате, а не о слизняке, сотворившем такое со мной.

Тринити посмотрела на Клайва и увидела не сильного и озлобленного мужчину, а жалкого и слабого лицемера, которым тот и являлся.