Уже летом 1986 г. поползли слухи о возможности переворота. Они повторялись из года в год с разной степенью интенсивности, но в то лето были внове. Ко мне в АПН запросились китайские корреспонденты. Не для интервью. Но чтобы донести возникшее в Пекине беспокойство и перепроверить собственные прогнозы дальнейшего хода событий.
Пружинами недовольства чаще всего называли военных и партконсерваторов. Сам Горбачев приоткрыл занавес. Выступая в Ташкенте, он подчеркнул, что аппарат – еще не партия. Холодная война в КПСС развернулась. Михаил Сергеевич не просто поссорился с Егором Кузьмичом. Генеральный секретарь вошел в клинч с так называемым «партактивом», чтобы в конце концов потерять интерес ко всей партии.
Отдаление Горбачева от партии и партии от Горбачева ускорилось после XIX Всесоюзной конференции КПСС. По крупному счету на ней состоялась не реформа политической системы, а ее переоформление, уже без партии в качестве «ведущей и направляющей». Вести и направлять отныне должен был не институт, а человек, но также единолично. Если принимать буквально лозунг «Вся власть Советам!», то лидер по советской линии.
Еще какое-то время станут прятать, на какой режим правления нацелились. Соединение двух начал, советского и партийного, должно погасить подозрения, нейтрализовать ожидавшееся сопротивление использованию в интересах Советов партийного аппарата. Не о национализации партийных зданий и прочего имущества шла речь, а знаний и опыта КПСС, иначе говоря – о национализации ее кадров. Без кадров и инфраструктур Советы оставались тем, во что их деградировал Сталин, – фиговым листом.
Отказ партии от реальной власти в отсутствие дееспособного преемника означал демонтаж всякой власти, в особенности на среднем и нижнем уровнях. Разверзался вакуум. Его наполняли анархия, местничество, сепаратизм всяких цветов. Никакое наращивание властных атрибутов и полномочий у первого лица не могло компенсировать выпадение структурных звеньев на периферии и в центре.
Сложение КПСС функций, присвоенных в период «военного коммунизма» и раздутых до небес в годы Второй мировой и холодной войн, было совершенно необходимо в интересах дела и самой партии. Но опять-таки иначе по мысли и по исполнению. Здесь, возможно, многое скажет само за себя признание Э. А. Шеварднадзе, сделанное в 1991 г. и характеризующее политическую квалификацию обновителей в целом:
– Нам было ясно, что нужна коренная перестройка, но никто не представлял себе, с чего начинать.
В подобных обстоятельствах мудрые советуют – начинайте с себя. Политики – это особая примета данного племени – ищут подопытных на стороне.
Я обронил замечание, что плохое исполнение плохо продуманного умножало издержки. Исполнительная власть возвращена правительству, законодательная – Советам, судебная – судам. Правильно сделано, хотя пришло с запозданием по меньшей мере лет на сорок – сорок пять. КПСС отныне только политическая организация, и не единственная. Тоже не трагедия, если не думать категориями удобств. Что же мешает партийным лидерам самим поставить вопрос об изъятии из Конституции 6-й статьи, ставившей КПСС над вся? Почему из членов ЦК только мы двое с А. И. Вольским голосуем на съезде депутатов за включение соответствующего пункта в повестку дня?
Решения партконференции не формальность. Аппарат ЦК, как церковь, отделили от государства. Международный отдел, к примеру, вычеркнут из списка получателей мидовских сообщений. Слушайте, наравне с остальными, радио. Если скучно, включайте телевизор. В очереди на международные телефонные разговоры ЦК после кооперативов, ибо взяток не дает.
Правда, политбюро какое-то время действует как ни в чем не бывало. Тот же министр иностранных дел в качестве члена политбюро не прекращает размечать себе и коллегам телеграммы и прочие дипломатические депеши. Возможно, политбюро готовится превратиться в совещательный орган при будущем президенте? Так или иначе, политбюро и аппарат ЦК зажили в различном режиме. Генеральный в узком кругу не скрывает, что смотрит на ЦК и аппарат партии в целом как оппозиционные себе структуры. По его восприятию, «недружественно настроенными» были в своей массе также делегаты XIX конференции и позднее XXVIII съезда КПСС. Это отношение М. С. Горбачев перенес затем на последний состав политбюро.
Апрель 1991 г. Заседание политбюро, четвертое, от силы пятое с июля прошлого года, да и то созванное по настоянию секретариата и руководителей ряда республиканских компартий. Назавтра пленум ЦК. Лучше внести ясность в позиции и отношения загодя.
– Что у вас? – бросает переполненный раздражением генеральный.
– У меня есть поручение украинской парторганизации выяснить, на какой основе ведутся переговоры о союзном договоре в Ново-Огареве, – говорит первый секретарь ЦК КПУ СИ. Гуренко. – Придерживаетесь ли вы, Михаил Сергеевич, вотума, вынесенного семьюдесятью шестью процентами избирателей на референдуме 17 марта (1991 года)? Мы, члены политбюро и республиканские руководители, никакой информации, кроме газетной, не имеем. А из сообщений прессы понять что-либо трудно.
– А много ли вы поймете, если я что-то расскажу? – задирается М. С. Горбачев.
– Нам, провинциалам, конечно, не тягаться с вами, восседающими в ареопаге. Но я прибыл в Москву с однозначным поручением организации, которую представляю, – настоять на ответе на поставленный вопрос, – не сдается Гуренко.
– Можете сказать, что я исхожу из итогов референдума.
– Пусть для вас не будет неожиданным, что я подвергну вашу деятельность острой критике завтра на пленуме ЦК, – заключает Гуренко тягостный диалог.
Еще несколько членов политбюро выступили с чуть смягченными или даже более резкими заявлениями. Генеральный ерзает в кресле, ограничиваясь полемическими репликами. Посматривает на часы.
– Ну, в общем ясно. Свое мнение вы высказали. Я выступаю в Ново-Огареве как президент. Теперь пора отправляться в соседнее здание, где нас ждут секретари обкомов и крайкомов.
«Я президент, и не ваше дело давать мне советы, тем более что-либо предписывать. Генеральный секретарь я лишь по совместительству» – так истолковали поведение М. С. Горбачева на политбюро его участники. Новых встреч в этом составе уже никто не ожидал. Их и не было.
Переходим в шестой подъезд. Малый конференц-зал полон. Физически ощущаешь, как накалена атмосфера. Горбачев продолжает гнуть свое. Что он задумал – расколоть пленум и с ним партию? Иначе не объяснить его аррогантного поведения и интонаций.
Кто интересовался историей международных отношений, вспомнит, наверное, как после одного из заседаний Версальской мирной конференции, реагируя на вопрос «как дела», его участник ответил:
– Блестяще. Разошлись по всем пунктам.
Столь же блистательно протекала последняя встреча генерального секретаря с региональными партийными лидерами. В зале даже не возмущение, а удивление.
Ко мне в кабинет заходят секретари из Свердловска и Черноземья. У всех одно на уме: что с Горбачевым? Он вызывает на конфликт – принимать ли вызов и когда? Объясняю, что секретариат терзают те же заботы. Президент теряет почву под ногами и ищет виноватых. В данном случае виновными оказываются те, с кем у него не складываются отношения или к кому у него предвзятый подход. Но разрыв в нынешних условиях навредит делу. Исходя из этого каждый должен самоопределиться, что делать, как и когда.