Из руководящих деятелей Чехословакии именно Л. Свобода импонировал мне своей позицией. Он не вихлял, не делал вид, что в ЧССР ничего не происходит, но не был готов искать извинения также для Советского Союза. Центральное соображение Л. Свободы – «ни при каких условиях не вводить в дело войска; что угодно, только не войска; интервенция перечеркнет симпатии народа к России». Его доводы и оценки перекликались с моими. Они были продиктованы заботой о наследии и о будущем.
Едва преодолел всегда самые сложные для меня начальные абзацы, вижу приближающегося министра:
– Необходимость в тезисах для Свободы пока отпала. Отправляйтесь в МИД и ждите меня в приемной.
Всем своим видом Громыко дает понять, что никаких деталей обсуждать не может и не хочет.
Ко времени возвращения Громыко в министерство – было около двадцати трех часов – просмотрел последние телеграммы и ленты телетайпов, внес в блокнот для доклада наиболее важные штрихи из сообщений КГБ. A. M. Сахаровский, начальник 1-го Главного управления КГБ, ежечасно информирует меня о развитии обстановки в Праге. Он назначен Андроповым на связь с МИДом. От МИДа поддержание контактов с другими ведомствами возложено на меня.
Министр прислушивался больше к чему-то в себе, чем к моему докладу.
– Это все? Ну да, конечно. Вы, очевидно, уловили, ночью начнется военная часть акции.
– В какое время?
Громыко блюдет условности. Смотрит на часы и, приглушая зачем-то голос, произносит:
– Буквально через пару часов.
Не похоже, чтобы Громыко был в восторге. Пропадает и его труд. Последние десять лет уже на посту министра, сколько от него зависело и как умел, он торил тропки от конфронтации к взаимопониманию.
– Условливаемся так, – продолжает Громыко. – Вы за ответственного дежурного по министерству и принимаете все звонки и депеши, предназначенные мне. Я просмотрю кое-какие материалы и отключусь. Ночую здесь, в своей комнате отдыха. Появятся какие-то непредвиденные моменты – будите.
От Сахаровского я узнал, что около полуночи в Праге состоится ключевая встреча руководителей Чехословакии. На ней должен решиться голосованием вопрос, обращаться ли к странам Организации Варшавского договора за помощью для отражения «угрозы контрреволюции». Число сторонников обращения почти равно числу противников. При таком раскладе всякое возможно.
Сеанс связи с Сахаровским в 24.00 еще 20 августа – все развивается, как ожидалось. Он выйдет на меня снова в 1.00 21 августа.
На что бы приспособить шестьдесят тягучих минут? Запросил из 10-го отдела (шифрсвязь) копии указаний совпослам. Тексты с оттенками, а вдохновения, или, выражаясь иначе, фантазии не чувствуется, за исключением, понятно, рефрена – Чехословакия стала объектом происков сил политического и социального реванша, она взывает о поддержке, союзники спешат на помощь. Не захват, не оккупация, не свержение режима, а везде «помощь» – красной строкой.
Мне интересна в этот момент география циркуляра и предписанный час исполнения. Послы и шифровальщики вводились в курс графика акции прежде, чем «ответственный дежурный» по МИДу. Отключиться, что ли, и мне, чтя неистребимую и обожаемую игру в секретики?
А. М. Сахаровский молчит, хотя стрелки часов перешагнули четверть второго. Набираю его номер. Он встревожено сообщает – возникли осложнения. Как только что донесли из Праги, один из членов руководства сменил фронт. У противников обращения теперь на один голос больше. Намеченный проект решения голосоваться не будет.
Акция стопорится? Сахаровский в ответ:
– Операции фактически дан ход. Ввиду особенностей развертывания (установлен режим радиомолчания, приказы фельдсвязью и через порученцев) войска остановить невозможно. Принимаются энергичные усилия к тому, чтобы не допустить столкновений с личным составом Вооруженных сил ЧССР.
Уточняю, какие из союзных стран непосредственно участвуют своими боевыми соединениями и частями в операции?
А. М. Сахаровский реагирует так:
– В принципе это не моя компетенция. Военная сторона операции за Генштабом. Насколько я в курсе происходящего, Румыния держится особняком. По соображениям другого порядка, не задействованы боевые подразделения армии ГДР. Я не уверен, что в данный момент весомо представлена армия Болгарии.
– Можно ли считать, – перепроверяю для доклада министру, – что первоначальный сценарий отпал?
– Если не обманываться, то надо исходить из самого неблагоприятного допущения. Весьма осложняется исполнение плана операции в самой Чехословакии. О. Черник, А. Дубчек, не говоря о И. Смрковском, не пойдут на сотрудничество.
Отправляюсь к Громыко. Судя по всему, он принял изрядную дозу снотворного и перенесся из безумного в безмятежный мир. Слегка покашливаю. Никакого эффекта. Произношу: «Андрей Андреевич». Он открывает глаза, просит прибавить света, спрашивает: который час? Услышав, что скоро два часа ночи, с тревогой вопрошает:
– Стряслось что-нибудь?
– Да, стряслось.
Излагаю все только что услышанное от Сахаровского и его прогноз. Громыко уже стряхнул сон. Думает о чем-то невеселом.
– Гладко было на бумаге… Известил ли Комитет (госбезопасности) высшее руководство?
– Этого аспекта Сахаровский не касался. Надо полагать, известил.
Министр интересуется, не напрашиваются ли поправки в указания послам или в текст сообщения об операции? И сам же отвечает: нет, ни времени не осталось, ни необходимости не возникает, благо особой конкретики там нет.
– Продолжайте нести вахту. Я же переговорю кое с кем. Держите меня в курсе дел. Впереди у нас веселый денечек.
– Боюсь, сегодняшним не обойдется.
– Не каркайте.
Звонок Сахаровского:
– Войска вступили на территорию Чехословакии. На пражском аэродроме высаживается десант, берутся под контроль важнейшие объекты столицы. С министром обороны генералом Дзуром удалось договориться – солдаты остаются в казармах, организованного сопротивления вооруженные силы ЧССР оказывать не будут.
Прошу сотрудников приемной министра включить приемники и настроить их соответственно на волны Би-би-си, «Свободной Европы» и «Немецкой волны», а также без задержек снимать и давать мне ленты информационных агентств. С Гостелерадио и ТАСС условливаюсь, что они будут отслеживать передачи средств массовой информации самой Чехословакии.
Около четырех утра по московскому времени каждый, кто читал в это время сообщения Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК), мог узнать – иностранные войска с разных направлений вторглись в Чехословакию, советские части овладели пражским аэродромом. Несколькими минутами позже в эфир вышли голоса дикторов Би-би-си, известившие примерно о том же. Затем поток вызывавших дрожь вестей захлестнул все частоты.
Иду к Громыко. Он лежит на диване. Лицо усталое. В глазах нескрываемое беспокойство.