– Кахулка назвал тех, кто лишился ума, безкуни. Что происходит с ними?
– О, все, что угодно! Человек может впасть в забытье или стать агрессивным, или вдруг возненавидеть себя, свое тело: начать отрывать себе уши или выкалывать глаза… Однажды ради эксперимента Уги-Уги привез и спустил сюда двух серапцев. Они не выдержали и суток. Под действием странного излучения те трансформации, то есть изменения, что обычно происходят с укушенным, стали проистекать необычайно быстро, прямо на глазах… Серапцы умерли в мучениях почти сразу. Некоторые обезумевшие люди уходят вниз – там, в глубине, еще множество ходов, и они бродят, питаясь кисляками…
– Они тоже болтают всякие непонятные слова?
– Собственно говоря, уже только их, обычные забывают…
– Почему?
Траки Нес пожал плечами.
– Кто знает… Ученые Бултагари называют это глоссолалией.
– Надсмотрщики говорят про Верхние и Нижние Земли, про богов и Врата. Лан Алоа считает себя богом преисподней, его брат называет себя гончим Верхних Земель… и остальные верят в это.
– Наверное, в их случае излучение привело к коллективному безумию. Не понимаешь? Они будто перенеслись сознанием в какое-то иное место, напоминающее это по своим физическим параметрам – потому что они ведь не бьются лбами о стенки, когда ходят, – но все же и сильно отличающееся. Если, как я говорил, влияние напоминает гношиль… Ты когда-нибудь пробовал наркотик? Помнишь ощущения? Будто ты видишь, как сквозь окружающее проступают какие-то иные места… Возможно, те, кого островитяне называют безкуни, пытаются говорить на языках этих других мест?
– Так что же это за излучение? – спросил Гана.
– Не знаю. Это выше современной науки востока… Был в Бултагари или Гельштате, юноша?
Гана покачал головой.
– У нас есть нечто, именуемое наукой. Это добыча новых знаний про окружающий мир. Из наук проистекают технологии: изобретение новых вещей, создание полезных предметов и систем.
– Изобретение… Джудиган как-то изобрел для нас новые джиги. Он сделал это так: разжег костер, бросил в него много листьев пьяной пальмы, затем танцевал… в общем, провел ритуал и проник сознанием в Канон. Там он увидел картину – эту джигу, ее… он назвал это устройством… Да, устройство новой джиги, и, когда рассудок вернулся из заоблачья, Джудиган описал нам, как джигу сделать, нарисовал…
– Да, правильно. – Траки замолчал, кося глазами влево. Рука его взметнулась, пальцы сжались, захватив в пригоршню пустой воздух.
– Дельфарны… – пробормотал Нес, морщась, рассматривая пустую ладонь. – Так о чем я? Да! Это магический способ получения знаний, более хаотичный, ненадежный. Есть и научный. В Гельштате мы теперь проделываем это иначе, лучше. Теперь у нас есть скопы – устройства, в которых используются заменитель гношиля и линзы из сгущенного эфирного пуха. Мы полагаем, что Канон – это… среда разума? Что-то вроде этого. В ней находятся такие… образы или идеи – идеи чего-то нового, чего мы еще не знали. Нечто еще более нематериальное, чем фантомные креветки до того, как их поймают. И вот после контакта с сознанием людей идеи и образы материализуются, благодаря нашим усилиям становятся чем-то зримым и явственным. Понимаешь? Так же, как фантомы овеществляются только после того, как их поймают и бросят в кипящую воду…
– Постой, – перебил Тулага. – Ты говоришь, все, что у нас есть, всякие механизмы, оружие, устройства – все это вытащено из Канона? А есть ли хоть что-то, что люди придумали… изобрели сами?
Траки Нес удивленно посмотрел на него.
– О чем ты? Сами… я не понимаю, что ты имеешь в виду?
– Ну вот если я иду где-то, и впереди большой камень. Я могу обойти его слева или справа. И я сам решаю, как мне лучше, и поворачиваю. Никто из Канона мне не подсказывает, куда повернуть. И я не заглядываю туда, чтобы увидеть картинку, на которой я обхожу камень с той или другой стороны. Я решаю сам. Так? А вы можете сами изобрести новое? Или все взято из заоблачья? Почему нельзя придумывать самим?
– Какая необычная идея! – произнес белый. – До сих пор в этом просто не было нужды, усилия прилагались к тому, чтобы глубже проникнуть в Канон и четче разглядеть образы оттуда… Любопытная мысль, юноша. Сейчас мне нечего сказать тебе на это.
– А что находится за Каноном, снаружи?
– Не знаем. Да и есть ли какое-то «снаружи»? Чем дальше, то есть глубже, тем он насыщеннее, плотнее. Там слишком опасно для наших рассудков. Ученые и мистики, даже лучшие среди них, не могут проникнуть далеко. Это все равно что… все равно что ты проглотишь полную миску гношиля – и увидишь нечто невообразимое, а потом оно сожжет тебе мозги. Канструктианцы полагают и убеждают в этом верующих, что наше сознание, которое они называют душой, после смерти тела попадает в Канон. Речь, конечно же, идет о тех, кто вел праведную жизнь. Ну а сознание грешников устремляется к Канструкте, и та, осуществляя акт воздаяния, всасывает его в свой Зев, который на заре времен изверг Аквалон вместе со всеми его обитателями, – втягивает душу в глубины своей плоти, где бесконечно переваривает ее, подвергая искупительным мукам полного растворения в божественном субстрате… Том самом, что некогда, оплодотворенный Каноном, и породил Аквалон, Мир Небес, вместе с… – Траки пощелкал языком и на некоторое время замолчал, а после нараспев повторил часть канструктианской молитвы, поясняя ее своими вставками: —…И родила она Mundus Caelorum, и низвергла его в пучину Kavarga, и еще родила Mundus Aquarum, то есть Мир Вод, и вознесла его в вечный поток Absuliarnost, и еще родила Mundus Ignium, что значит Мир Огня, и ниспослала его в горизонт Limen Rerum, что означает Порог Вещей, или же – Горизонт Событий…
– Mundus Caelorum – это Мир Небес?
– Вот именно.
– Значит, канструктианцы в своих проповедях говорят правду?
– Вряд ли. Их проповеди скорее лишь отголосок, невнятное эхо истинного положения дел.
– И еще они говорят «Mundus Vivus» и «Mundus Bestialis», – припомнил Тулага. – Что это значит?
Траки Нес смущенно засопел.
– Я подзабыл староканструктианский, это же мертвый язык. Некоторые ученые полагают, что на нем говорили первые люди, а получили они его из Канона.
– Хорошо, а что такое Кавачи?
– Спутник Аквалона? – предположил белый. – Если…
– Как это – спутник? А воронка Канструкты? Не так, как о ней говорят священники, – что оно такое по-твоему? И еще – почему гношиль позволяет видеть Канон? При чем тут моллюскоглавцы и их мозг?
Траки Нес вновь развел руками, подслеповато щурясь и моргая.
– Этого не знаю. Ты все время перебиваешь меня, пират, частишь, не даешь сказать до конца. О чем я толковал?.. Да! Артегай Грош также был одним из тех, кто пытался исследовать Канон. Собственно, Артегай пытался исследовать всё… Тренированный человек, мистик, ученый или священник-канструктианец может попасть в заоблачье, настроив свой рассудок при помощи ритуала, гношиля и впав в транс, – либо, как сейчас на Гельштате и Бултагари, с помощью скопа. В заоблачье кто-то живет… Слышал про сумасшедших, которые стали такими, посетив Канон? Там есть не только те, кого мы называем богами, то есть добрые или равнодушные по отношению к нам, но и кто-то еще, какие-то хищники… быть может, это – опасные идеи? Образы чего-то разрушительного… Впрочем, нет. Мы получили из Канона, к примеру, идею огнестрелов – и сама по себе она не убила никого, пока не воплотилась в материю. Но сейчас я о другом. Однажды Артегай вытащил из заоблачья образ устройства – трубы с линзами. Образ – это одновременно как бы и картинка, возникающая в мозгу, и понятийный сгусток, смысловое облачко, сотканное из пояснений к этой картинке. Иногда образ имеет отношение к наукам и технологиям, иногда – к искусству. В зависимости от тренированности человека и степени его погружения в Канон картинка и прилепленный к ней смысловой кокон видятся четче или расплывчатей. Подзорная труба, которой пользуются капитаны, – это упрощенная копия того изобретения Гроша. На Гельштате же имеются другие подобные устройства, теперь уже более сложные и мощные. Они именуются увеличителями. Как и Грош, мы пытались использовать их для изучения устройства мира. Впервые создав мощный увеличитель, Артегай поглядел в ночное небо… И не увидел ничего, кроме нитей Мэша! Понимаешь? Мы не можем постичь этого: Аквалон будто лежит внутри паутины или чего-то застывшего… все, дальше ничего не видно, переплетение смутных волокон – взгляд, даже усиленный трубой, не проникает сквозь них.