– Продолжай, – сказал Гана.
– Отказался он, но и выдавать братство не стал: все еще не до конца разуверился в том, во что с детства веровал. Покинул общину, насовсем поселился в своем новом доме и взял себе имя, как у белых людей, – не одно, и даже не два – три слова! Отцеубийцы тогда наняли какого-то гаерака, изгнанного из Арок Фуадино, тот сделал дело… И одновременно послали они двоих детей-убийц, чтобы расправились с Тапом, ведь в глазах общины он предателем стал. Тап разделался с ними. После пошел к королеве. Не сказал ей, что гаерака наняли сближенцы, но заверил, что выследит и убьет преступника. И сделал это. Но когда вернулся – дома поджидал его еще один убийца из братства. Памятуя о том, что стало с двумя предыдущими, этот обзавелся колючками облачной лозы. Тап смог убить и его, но был им ранен. Не в Претории каким-то львиным человеком, здесь, своими, понимаешь, Младший? Обезумел он быстро. Успел зайти к Большой Рыбе во дворец, а уж от нас прямиком бросился к их поселку, по городу и через порт, убивая всех на своем пути. Добрался до отцеубийц и вырезал половину общины, прежде чем прокторы прибежали.
– Ты послал прокторов не сразу, чтобы Дарейн успел перерезать часть отцеубийц, но не всех? – спросил Гана.
Монарх ухмыльнулся:
– Да, так. Чтобы было кому добраться до прииска на Гвалте, но чтобы их здесь не оказалось слишком много… Лад, наши славные прокторы загнали Тапа в рощу на склоне, где и забили дубинками. Был уже поздний вечер, оставшиеся в живых отцеубийцы садились на лодки и отплывали, по всему Туземному городу стояли крики и плач – ведь Тап, через него идучи, трупы за собой оставлял… А мы с Длогом послали гонца к королеве Эоне с вестью: знай, знай, Эона, мужа твоего убили по приказу сближенцев!
– Потому что все знали – твой отец, монарх, поддерживает Сближение, жертвует деньги на их святилища…
– И точно так же знали все, что сын его Большая Рыба истово верует в Великое Отдаление! Ну а королева после смерти супруга была не в себе, очень не в себе. Когда узнала правду, собрала всех стражников дворцовых да имаджина чернокожего… вот тогда-то, Младшенький, и началась ночь Острых Ножей. Той ночью во дворце на Да Морана был зарезан наш отец… а начал ее – твой!
К концу рассказа левый глаз Тулаги стал цвета крови. Уги-Уги заметил и, должно быть, понял, что это значит; монарх замолчал, машинально подавшись на постели назад, вжимаясь в подушки… Камека же, наоборот, шагнул вперед, поднимая топоры. Лицо стоящего напротив них человека исказилось, верхняя губа приподнялась, он оскалился… а после медленно, глубоко вдохнул и сказал:
– Я понял. Знай: я запомню эту историю. Что насчет моей матери?
Уги-Уги улыбнулся с некоторым напряжением.
– Твоя мать… В тот вечер Тап прибежал в наш дворец на Да Морана – бледный, дрожащий, с воспаленными очами. Уже не в своем уме, но еще мог говорить связно. Он тогда рассказывал про странную женщину, с которой близко сошелся на Салионе, пока выслеживал прячущегося гаерака. Вот она-то и была белой, Младший, вот из-за кого синь твоей шкуры разбавлена молоком! Тап сказал, что звали ее Лара, что она хозяйка небольшой гостиницы, где он остановился. У Лары была дочь двух лет от роду. Обитали они в этом же пансионе, вместе с двумя служанками, поваром и здоровенным, очень преданным слугой по имени Вач… – Уги-Уги вдруг замолчал, уставившись на Гану, и глазки его хитро сощурились.
– Говори, – сказал Тулага, но толстяк продолжал молчать, и он повторил, делая шаг вперед, кладя ладонь на рукоять стеклянного ножа, что висел в ножнах на шее: – Говори! Где на Салионе они жили? Как называлась гостиница? Как зовут мою сестру?
Стоящий возле монаршей постели Камека шевельнулся, чуть присел. Костяшки пальцев, сжимающих рукоять пуу, побелели.
– Назад! – велел Уги-Уги все еще насмешливо, и Тулага отступил.
– Или ошибаемся мы? – продолжал монарх. – Столько долгих лет минуло с того вечера, Большая Рыба могла позабыть… Кажется, Тап говорил, что эта белая женщина была очень необычной… Однажды ночью рассказала любовнику, будто прибыла сюда из иного мира. Конечно, не поверил он. Ты спрашиваешь: где на Салионе она жила, какая гостиница, имя сестры… Большой Рыбе надо припомнить тот разговор. И память нашу освежит лишь звон пиратских сокровищ!
Семеро бритых наголо невысоких узкоглазых тхайцев являлись лучами боевой звезды или, как называли подобное оружие на Тхае, – крелинга. В отличие от настоящих крелингов, любимого оружия воинов-наемников с северного континента, эта звезда состояла не из заточенного металла, а из человеческой плоти.
С младенчества они обитали в Доме Жидкого Скальпеля. Название, по мнению хозяев Дома (являвшегося, по сути, коммерческим предприятием), имело двойной смысл: скальпель в умелых руках быстр и безжалостен, а жидкость способна проникать в крошечные щели и просачиваться в узкие отверстия… Считалось, что питомцы Дома сполна обладают соответствующими качествами: они стремительны, беспощадны, смертоносны и способны добраться до своей жертвы, где бы та ни находилась.
Все воспитание в Скальпеле было направлено на то, чтобы превратить каждую семерку живущих в одной комнате мальчишек, затем подростков, а после – молодых мужчин если не в единый организм, то в единое сознание и почти единое, пусть и разобщенное в пространстве тело. Когда они не дрались, то становились молчаливыми вялыми людьми, не склонными к веселью, малоподвижными, умеренными в еде и равнодушными к окружающему миру. Когда дрались – они превращались в машины.
Дом Жидкого Скальпеля, основной противник нынешнего правителя Тхая, продавал услуги своих воспитанников. И в нем не знали, что звезду Хури Ага – так звали старшего в семерке – через подставных лиц нанял именно правитель: Скальпель ни за что не стал бы помогать ему.
Тхайцы были не слишком довольны тем, что к ним присоединились пятеро бледных убийц с Большого Эрзаца, непривычных к дневному свету обитателей Мусорных Садов, то есть нижних кварталов плавучего города. Долговязые, громкоголосые грубые эрзы, как называли жителей Эрзаца, раздражали членов боевой звезды. Шрамы украшали никогда не знавшие загара длинные жилистые тела с ног до головы. Убийцы получали ранения в драках или во время работы либо делали собственноручно: каждый ровный разрез на руке означал очередную жертву. Меньше пятнадцати шрамов не было ни у кого из них, а у главы, которого звали Оли Вырежглаз, насчитывалось двадцать три. Хотя правитель Тхая и был против, на участии в этом деле своих людей настоял Марич де Алие.
Сначала убийцы добрались от Большого Эрзаца до Тхая, затем, вместе с боевой звездой и некоторым оборудованием, на быстроходной скайве через Преторианские Таиты приплыли к Салиону, самому крупному среди островов Претории.
Здесь они отпустили скайву и дождались, когда прибудет неприметный кенки – принадлежащий чернокожим рыбакам с Имаджины шлюп, нанятый также через подставных лиц. Путь от Преторианских Таит до Суладара занял много дней. Тхайцы переносили качку легко, а убийцы мучались тошнотой и головокружением. Кенки не привез их к Да Морана, но высадил на маленьком островке, возле окруженной пальмами крошечной лагуны. Оставив в распоряжении пассажиров две лодки, рыбаки уплыли.