Со стороны носа донеслось восклицание, топот. Гана прыгнул на боцмана, который, выпустив при падении тесак, попытался выпрямиться; навалился на него, толкнув лицом вниз, схватил оружие и вонзил широкий клинок между лопаток. Когда скатился с дергавшегося тела – громыхнул выстрел, пуля впилась в доски. Гана к этому времени уже стоял на коленях, протягивая руку к живому пистолету.
Он развернулся, поднимая крон и заваливаясь на спину, выстрелил – и одновременно подбегающий капитан, направив ствол в лоб Ганы, нажал на курок во второй раз.
Пуля прошла вскользь, выдрав клок волос вместе с тонким лоскутом кожи надо лбом, а дротик впился в живот моряка. Зрачки Тук-Манука мгновенно расширились, он сделал шаг, второй – из живота сочилась кровь вперемешку со светом, – взмахнул руками и замертво повалился на палубу.
Гана сел. Лоб саднило, на лицо стекала теплая струйка. Не увидев никого, – впрочем, между ним и носом оставалась еще приземистая рубка, – он на четвереньках подобрался к боцману. Зажав пистолет под мышкой, стащил с моряка матерчатый пояс и обмотал голову, затянув узел на затылке.
Очень медленно он пошел вперед, морщась от боли. Рана была поверхностной, но доставляла большие мучения. В голове слегка звенело, Тулага ощущал слабость.
Пройдя вдоль стены рубки, присел и быстро заглянул в раскрытую дверь, выставив перед собой пистолет... нет, внутри онолонки не было.
Скрипнула палуба. Гана резко выпрямился, поворачиваясь, краем глаз видя фигуру, – и замер, так и не вскинув пистолет. Он стоял возле угла рубки. Камека же находился у полубака; в левой руке держал пуу, в правой – стеклянный нож Тулаги и молча глядел на врага.
Они застыли, пытаясь уловить малейшее движение. Оба не моргали – чуть сощурившись, чтобы лучше видеть, неотрывно смотрели в глаза друг другу. Это длилось долго: время затаило дыхание, облачные перекаты заледенели, и Аквалон уже не летел между исполинских колонн, приближаясь к своей гибели, но повис в неподвижности над затянутой серым маревом далекой поверхностью.
Потом рука Камеки дернулась.
Онолонки успел первым.
Но допустил ошибку, решив убить врага его же оружием, использовав стеклянный нож, а не топорик, в обращении с которым имел куда больше опыта.
Тулага ощутил удар и резкую боль. Стеклянный клинок пробил плечо над сердцем, отбросил тело назад. От неожиданности пальцы сильно сжались на рукояти крона, указательный вдавил клапан-курок так, что тот целиком вошел в жесткую кожу живого оружия. Пистолет не просто чихнул – с клокотаньем и хлюпаньем выплюнул дротик, который, вонзившись в переносицу Камеки, целиком исчез внутри. Онолонки успел понять, что не убил врага, он даже попытался отвести в сторону левую руку, чтобы метнуть пуу. Голова его откинулась, на миг обратившись лицом к небесам, взорвалась – полыхнув ярким светом, разлетелась темно-красными сгустками и черепками.
Тело упало на палубу. Выпустив крон, Гана стоял под рубкой, ощущая тошноту и головокружение. Две горячие струйки текли по спине и груди, стеклянный клинок жег, как раскаленное железо. Кончик его, выступивший над левой лопаткой, глубоко вошел в дерево.
Мало-помалу в голове прояснилось, сердце стало биться спокойнее. Прикрыв глаза, Тулага обеими руками ухватил каменную рукоять и тщетно попытался вытащить нож. Сдавившие рукоять пальцы начали болеть от напряжения. Он расслабил их, помедлил немного, схватил вновь и дернул изо всех сил.
Брызнула кровь. Тулага упал на колени, привалившись плечом к стене рубки. Встал на четвереньки, свесив голову, пополз. Руки подгибались, перед глазами плыло, в голове прокатывались волны звона – то громче, и тогда окружающее пространство начинало бледнеть, растворяясь в тусклой синеве, то тише, и тогда предметы вокруг становились четче.
Корабельные коки часто выполняли еще и роль лекарей. Добравшись до камбуза, Гана нашел шкафчик с лекарствами и замазал раны мазью на основе облачного пуха, смешанного с целебной глиной и травами. Стянул плечо бинтом, перевязал голову. Обнаружив в соседнем шкафчике бутылку тростниковки, сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.
Стало лучше. Рана на груди была не очень опасной, просто болезненной. К тому же она не сильно мешала движениям руки: сделанный в Тхае стеклянный клинок, более острый, чем даже хорошая новая бритва, аккуратно прорезал ткани, а не превратил их в лохмотья.
Ладья была в его распоряжении. Выбравшись обратно, Тулага первым делом поднял лежащий на палубе крон, после чего забрался на крышу рубки и огляделся. Больше здесь не осталось никого живого, хотя на безымянных рифах он был не один, где-то в святилище прятался Укуй...
Вскоре Гана различил одинокую фигуру на белой гранитной крыше. Моряк сидел на краю, свесив ноги, и глядел в сторону «Небесных парусов». Заметив человеческий силуэт, туземец радостно замахал руками и тут же, узнав Тулагу, вскочил.
– Плыви сюда! – прокричал он, но Укуй лишь попятился.
– Я не убью тебя! – продолжал Гана. – Эй! Вдвоем мы можем управлять ладьей! Слышишь, я не собираюсь тебя... – Он замолчал. Развернувшись, туземец побежал прочь и сразу исчез из виду.
Гана прошелся по палубе, сбрасывая тела за борт. Затем встал на носу, размышляя. Управлять эфиропланом в одиночку было невозможно, к тому же сундук с драгоценностями ратников сближения оставался там же, где лежал; а ведь Гана приплыл сюда не чтобы расправиться с командой «Небесных парусов», но за сокровищами...
Он все еще ощущал слабость и понимал, что соваться к пауногу сейчас нельзя – нужно поесть и хорошо выспаться. Гана сомневался, что Укуй отважится приблизиться к ладье, слишком труслив. В любом случае на ночь можно запереться в капитанской каюте, стащив туда весь находящийся на ладье порох, оружие, ножи из камбуза и все средства, при помощи которых можно развести огонь. Даже если Укуй заберется сюда, что он сделает, не имея возможности ни напасть на врага, ни уплыть на ладье, ни поджечь ее? Тулага поднял правую руку, разглядывая каменный свисток, привязанный к запястью коротким шнурком. Фавн Сив сказал, что при помощи этой штуки можно приманить паунога. Но не управлять? На то, чтобы научиться командовать этим существом, уйдет какое-то время. Обитающий под алтарем пауног отличался от тех, кого Тулага видел в провале посреди Гвалты. Но имелось и кое-что общее – например, складки, в которые можно вставить запястья...
Голова вновь начала кружиться, плечо ныло не переставая. В любом случае сейчас ему был необходим отдых, и Гана направился в камбуз, чтобы поесть.
* * *
Окутанный блеклым светом осколок чужого мира напоминал моллюска размером с дворец Рона Суладарского. Будто покатая гора, приземистая и с обширным основанием, высилась между деревьями по другую сторону озера. Желеобразное вещество испещряли расположенные на разной высоте отверстия, похожие на окна в многоэтажном доме. То и дело там пролетали медузоиды. Гору, испускающую бледно-желтое свечение, окутывали белесые нити, как если бы ветер принес откуда-то с неба паутину и швырнул на исполинский горб посреди джунглей. Впрочем, приглядевшись внимательнее, Арлея решила, что на самом деле все обстоит не так: это желейная гора произвела на свет нити, вырастила, выпустила из себя. Ближе к облакопаду они вытягивались, становились все более плотными, желтели, шли параллельными рядами над озером, потом наискось вверх, вдоль склона... и становились ветвями деревьев, по которым девушка, юнга и боцман добрались сюда.