Там они могли говорить часами или просто молчать и, обнявшись, сидеть рядом или целоваться. Им было круто здесь: они были одни в целом мире, в этом «Москвиче». Прислушивались к своей влюбленности и немного к посторонним звукам, которые только еще сильнее разжигали ее. Азарт, ощущение запретности – ведь Рейден и Ворона находились не в киношке, а на закрытом объекте. Возможность быть пойманным в любой момент, а также чувство полной неуязвимости: мы молоды и сильны и легко можем убежать от, перепрыгнуть через, просочиться сквозь. В общем, любовь, опасность и безопасность опасности лично для тебя, точнее, вас двоих – гремучая смесь.
Но потом, как это обычно бывает, прошел очень незначительный срок – две недели или что-то вроде того, которые ты потом в мельчайших подробностях почему-то прокручиваешь еще очень долгие годы. И Рейден исчез безо всякой причины. Точнее, исчез не вообще – его по-прежнему не сложно было встретить в подвалах МГУ, или на какой-нибудь ТЭЦ, или в тоннелях метро. Он испарился только для Вороны. И, конечно, не без причины – Ворона перебрала таких причин тысячи, но ни разу не решилась позвонить Рейдену и спросить, какая из них верна. Он просто бросил, а она просто сделала вид, что ей все равно.
В последнее время Ворона научилась не думать о Рейдене. Во-первых, прошло уже три года. Во-вторых, у нее был Игорь – отличный парень, несмотря на то что младше. В-третьих, друзья догадывались и интуитивно старались пореже упоминать при ней об этой давней влюбленности, а сам Рейден по возможности избегал встреч на объектах.
Но сегодня крутой лидер сталкерского отряда «Синяя буря» по кличке Ворона совершенно четко осознавала, что не просто не может перестать думать о нем после этой встречи, но еще и мечтает о том, как хорошо было бы быть вместе! Когда они только познакомились, все было так легко: понравились друг другу, немного выпили в одной компании, поцеловались и начали встречаться. Никто из них, молодых и ранних пташек, тогда не задумывался о всяких подводных камнях отношений. Например, о чертах характера своей пассии, с которыми не получается примириться и никогда не получится, как ни старайся; о боли, которая будет причинена.
«Почему же сейчас нельзя также просто, как тогда? Неужели он и, правда, меня ненавидит?» – спрашивала себя Ворона. «Все правильно, теперь мы стали гораздо старше, а вещи сложнее», – забывшись, проговорила она шепотом.
– Ворона, ты куда провалилась? Возвращайся к нам! Сейчас ответственный момент – нужно поиграть в «каменные лица», пройти мимо охраны.
Ворона очнулась от своих раздумий. Она оглянулась и поняла, что пока думала о Рейдене, небольшой сегодня отряд «Синяя буря» во главе с ней успел пересечь по диагонали огромный пустырь, на месте которого еще совсем недавно были цеха АЗЛК. Сталкеры вышли из арки на освещенную уютными фонарями дорожку.
Кругом квартировали автомастерские, и отсюда уже слышался шум Волгоградки. Недавно здесь открыли кафе с оригинальным названием «Кафе», украсили его гигантской вывеской с красными буквами и наградили интерьером а-ля «куда более сердито, чем дешево». Логичный итог смерти любого московского предприятия – сначала в цехах бодро грохочут станки и прочие умные роботы, потом их заменяет нехитрый ремонтный инвентарь, потом все вычищается и сдается под склад, а в конце власть захватывают неунывающие узбеки с половниками и фальшивым бухарским пловом.
Одетые в камуфляж молодые люди приближались к посту охраны. Теоретически нужно всего лишь пройти мимо – это ведь так просто. Но в груди у Игоря – конечно, он в этом никогда никому не признавался – в такие моменты всегда что-то сжималось. Он понимал, что охранникам, по большому счету, нет до них никакого дела. А если эти толстые мужики в форме и спросят, что ребята тут делают в такой поздний час, можно сказать, что были в автомастерской у друзей, выпили немножко, задержались. Все логично, отговорка есть, всем на все наплевать, никто не станет выяснять правду. Однако сердце Игоря не размышляло, оно просто бешено колотилось. Но что самое интересное – во всем этом гребаном сталкинге ему это нравилось, пожалуй, больше всего. Если подробно разобрать и разложить по полочкам все эмоции, которые он испытывал во время забросок – любопытство первооткрывателя, страх, чувство превосходства над серой массой, сидящей сейчас перед телевизором, – ощущения в момент выброски абсолютно точно были самыми сильными, буквально пропитанными адреналином.
Охранники даже не посмотрели на них. «Синяя буря» легким бризом прошелестела мимо шлагбаума, нырнула в очередную арку между домами и вышла на отрезок Новоостаповской улицы, параллельный Волгоградскому проспекту.
«Я буду бороться за Рейдена. Я докажу, что достойна его. Я приму этот спор и выиграю», – решила Ворона за секунду до того момента, когда адреналиновая атака путешествия по АЗЛК, наконец, захлестнула ее, и она запрыгнула на спину Игоря с криками:
– Ура!!! Это было так круто!!!
Крыши Новоостаповской, все в своих обычных московских делах, ответили невнятным эхом.
Есть только два цвета – черный и белый. Белый – для снега, а черный во всех его оттенках – для всего остального, чтобы определить границы. В лесу очень тихо, настолько тихо, что применима банальная фраза: «слышно, как падает снег». Идеально чистое и белое полотно искрящегося в солнечных лучах нарушается петляющей чередой глубоких следов примерно 40 размера или чуть меньше. Он старается идти прямо по ним. Не потому, что так проще, а чтобы не нарушать какой-то установленный до него порядок. Ему неудобно, хочется шагать шире, чем позволяет расстояние между этими овальными провалами в снегу, но он смирился.
Он не помнит, когда начал идти по следу и куда он идет. Ему просто кажется, что он должен выполнять это действие – ступать ровно, не промахиваться, держаться определенного темпа, не обращать внимания на усталость, просто выполнять свою «работу».
Иногда ему приходит в голову, что забыл о чем-то важном, что уже думал об этом совсем недавно, но что-то отвлекло его, и теперь он вот-вот опять нащупает прежнюю мысль. «Что же это было?» – Он морщит лоб, силясь вспомнить. – «Что-то про следы на снегу… Зачем я иду и куда? Принесет ли моя деятельность какую-то пользу мне или окружающим? А главное…» Но тут где-то высоко каркает птица, он вздрагивает, запрокидывает голову вверх. Потом широко расставляет руки в стороны, чтобы не потерять равновесие, не упасть, смотрит под ноги. И вот он уже снова забыл, о чем думал только что. «Закурю сигарету, когда пройду еще ровно сто шагов. Один, два, три…» – начинает считать он, чтобы было веселее идти.
Освещение не меняется, поэтому совершенно невозможно понять, сколько прошло с тех пор, как он начал свой путь. Ему кажется, что ступает по снегу уже целую вечность – как минимум сутки. Хотя если бы кто-нибудь сейчас с уверенностью заявил ему, что прошло всего полтора часа, он поверил бы и совсем не удивился. Чувство времени совершенно притупилось. Так бывает в подземных пещерах, где искривленные грани пространства сжимают время. Это знает каждый продвинутый диггер-спелеолог.